Косплей Орочимару

[Luminosus]

Orochimaru by ~knockkukocmyk on deviantART

ещё 2 фотографии

Orochimaru by ~knockkukocmyk on deviantART


Orochimaru by ~knockkukocmyk on deviantART

@темы: Косплей, Орочимару

---

Косплей Тобирамы

[Luminosus]

Tobirama by ~knockkukocmyk on deviantART

ещё 2 фотографии

Tobirama by ~knockkukocmyk on deviantART


Tobirama cosplay by ~knockkukocmyk on deviantART

@темы: Косплей, Тобирама Сенджу

---

Хорошая жена

[Maksut]

Название: Хорошая жена.
Автор: Maksut
Бета: Риления
Фандом: Naruto
Персонажи: Узумаки Мито, Сенджу Тобирама, упоминаются Сенджу Хаширама, оригинальные персонажи.
Рейтинг: PG
Размер: мини
Тип: джен, капля гета.
Саммари: Мито ждет ребенка, Хаширама строит новый, дивный мир, а Тобирама собирается жениться. Угадайте, кто из троих так и не сможет выполнить задуманного?
Дискламер: не принадлежит, не извлекаю.
Статус: завершен.
Посвящается: г-же Прокрастинации.

Тобирама – жесткий.
Как взмах плетью, от которого свистит воздух, как удар под дых, что выбивает дыхание, как короткий и точный путь клинка, бьющего на поражение.
Тобирама – тяжелый.
Под ним прогибаются тонкие доски вишневой террасы, приминается сочная летняя трава, проседает жирная земля в саду.
Все в нем – жесткость и тяжесть.
Волосы – колючий мех, глаза – острая сталь, голос – низкий рокот. Рядом с ним даже дышать становится тяжелее, так стягивает грудь чужая сила.
Но Мито не из тех, кто коренится к земле от первого же дуновения ветра, она сама кому хочешь и плетью и сталью, и палачом. И нежным цветом лилий на свежей могиле.
Они понимают друг друга без слов, как люди общего дела узнают друг друга в толпе по осанке и пальцам, по взгляду, по тому, как подвернута ткань на одежде.
Они оба – хищники. Самые страшные, из тех, что жрут себе подобных, не со злобы, но потому, что им тесно вдвоем. Тесно и страшно повернуться спиной.
- Рада видеть вас в добром здравии, - Мито не встает, лишь опускает расписную пиалу на блюдце с тихим стуком. Травяной настой, остро пахнущий, горький, плещется о тонкие стенки.
- Быть на сносях вам к лицу, - цепкий взгляд вдоль груди, обтянутой шелком, и животу, что не скроет уже ни один наряд.
Мито прижимает ладони к столу, чтобы не выдать себя оборонительным жестом, каким беременные ограждают живот.
- Благодарю, ваша наблюдательность мне льстит.
Металлические пластины доспеха негромко звякают, когда Тобирама садится напротив, расторопные слуги тут же приносят чай, приборы, выставляют вереницу вазочек.
- У вас тут хорошо, - мужчина оглядывает сад и предложенную еду. В его взгляде, словах и позе читается: «неплохо устроилась, пока остальные льют кровь на полях сражений».
- Хорошо там, где нас нет, - задумчиво произносит Мито. – Здесь слишком сильно пахнет цветами, у меня болит голова, а утренняя роса пачкает туфли.
И короткий взгляд: мимолетный, но достаточный, чтобы заметить, как затвердели скулы и дрогнули пальцы. От нее не укроется крошечная вмятина на металлических щитках, тонкий-тонкий, едва уловимый запах копоти и стесанные костяшки пальцев.
Идет война. Даже не читая писем, Мито могла бы это ощутить, заметить в алом от крови закате, в морщинах на лицах путников, в стаях птиц, спугнутых техниками.
Клан Сенджу льет кровь, а она гуляет по саду и собирает росу подолом шелкового платья. Ее берегут как зеницу ока, охраняют, завернув в бархат заботы, от которого чешется кожа.
Она Узумаки. Все еще.
Даже нося под сердцем семя Сенджу – Узумаки.
Но Хаширама ничего не имеет против, лишь смеется, словно мальчишка, запрокидывая голову, бьет крепкой ладонью себя по бедру, да притягивает ближе, чтобы уткнуться носом в висок и огладить пальцами живот.
Мито любит Хашираму.
Не Сенджу - властителя земель, не Сенджу – Бога шиноби.
Хашираму.
Смуглого, черноглазого, с тяжелыми, как дорогой шелк, волосами, мощным торсом, литыми запястьями, темным от прилившей крови членом и яичками в мягкой, курчавой поросли.
Хашираму.
Первого, среди неравных.
Лучшего.
Но Тобирама не может смириться – он чует, что она другая, что она не Сенджу, что она дьявол с колодой печатей в рукаве и вкусом свободы на губах.
Он деспотичен, этот Тобирама, тяжел на подъем, подозрителен и осторожен.
И именно поэтому ему никогда не сравниться с братом: гениальность – чистое вдохновение, пляшущее на острие клинка. Нельзя стать первым, не рискуя. Нельзя стать Богом, не потеряв жизни человека.
Иногда Мито жаль Тобираму. Она знает, сколько тот упражняется, сколько сил прилагает, сколько километров древних свитков прочел… Но знает и то, что все тщетно.
Ему не затмить солнце Хаширамы.
Просто потому, что тот не боится гореть и сгорать, даруя свет и тепло.
- Когда клану стоит ждать пополнения?
Мито в задумчивости проводит длинным белым ногтем по золотому ободку пиалы. Ей нравится этот контраст: белое, матовое, с блестящим золотом. Тобирама следит за каждым ее жестом так пристально, словно она вот-вот кинется на него с оружием.
- Первые дни лета. Я подарю Сенджу мальчика.
Именно «подарю», Мито - вольная птица.
Именно это и злит Тобираму, в красных глазах почти ярость.
Мито вспоминает, как увидела брата мужа впервые: еще подросток, тощий, встрепанный, белый… Альбиносов не любит никто – предвестники бед, символ вырождающейся породы, им шепчутся вслед, грозят расправой и стараются не пускать на порог. Такие либо подыхают, зачахнув под бременем пересудов, либо выковывают сердцевину из стали, становясь несгибаемыми.
Тогда Мито запомнила его, как запоминают всякую диковину: поспорила сама с собой, отвела для мальчишки уголок в своей памяти… А теперь вон оно как обернулось – действительно сталь. Крепчайший сплав, что не возьмет ни время, ни чужая сила.
Она почти гордится им, любуется крепкой шеей, широким разлетом плеч, мощными предплечьями и шрамами, причастившими вчерашнего мальчишку к хлебу война.
- Не бери Мамео в жены, - вдруг говорит Мито.
Тобирама сощуривает свои рысьи глаза, красный горит не хуже шаринганов.
- Не знал, что великий клан Синдзо перешел дорогу Узумаки.
- Между нами нет вражды, - помедлив, отвечает Мито. Она уже не рада, что совет сорвался с ее языка, но отступать поздно. – Мамео хороша, в ней нет изъяна, а дом Синдзо действительно велик… Но только в своих воспоминаниях. Их войны слабы, кровь загустела. Взгляни на двух последних лидеров клана: они прекрасные дельцы и в счете золота им равных нет. Но руки, что держат желтый металл, бесполезны там, где говорит оружейная сталь. Ты сможешь добиться богатства, но это бессмысленно для тех надежд, что возлагает на тебя брат.
При упоминании Хаширамы что-то в недоверчивом лице Тобирамы меняется: так рябью по воде проходит ветер, и злость сменяется подобием сомнения.
- И на ком же прикажите жениться? – почти издевка, бледный рот кривится, словно зияющая рана.
- Сказать «на той, к кому лежит сердце» - глупо. Потому, как и сердце и душа твои давно и прочно отданы войне.
- Неужели уйти в монахи?
Мито улыбается уголками губ: мальчишка, стальной, но еще мальчишка…
- Твой меч – твоя жена, а кровь врага твое вино. Ты счастлив там, среди себе подобных, разве нет?
Тобирама молчит, его взгляд странно рассеян, словно обращен внутрь себя. Неужели ей удалось задеть тайные струны его закованной в доспех души?
Затянувшееся молчание нарушает слуга, тенью возникший из зелени сада.
- Вам послание, сказали срочно.
Тобирама зажигает на кончиках пальцев яркие огоньки чакры и ломает восковую печать. Судя по тому, как сходятся на переносице его брови, письмо с фронта.
- Я вынужден покинуть вас, - бросает он, вставая.
Мито вежливо улыбается и роняет пару светских фраз.
Уже почти покинув сад, младший Сенджу вдруг останавливается и оборачивается: даже с такого расстояния чувствуется тяжесть его взгляда. Зерна сомнения, зароненные в благодатную почву, дали всходы, понимает Мито.
Понимает и касается пальцами тонкого ободка кольца на пальце.
Так будет лучше для них. Для них всех.
Верно, Хаширама?..

---

[с Мировым Деревом на голове]

Tsunade the Drunken Master by ~atanbz on deviantART

@темы: Цунаде, Арт, PG-13

---

Цунаде и Дан

[Goodboytobi]

Lazy evening by ~kunoichi-san on deviantART
У автора ещё много хорошего гета и замечательные портреты Минато:
www.deviantart.com/morelikethis/64642584

@темы: Гет, Цунаде, Арт, G

---

Последний защитник

[с Мировым Деревом на голове]

Название: Последний защитник
Автор: Soul of a Black Raven
Бета: Mritty, Noire Soleil
Пейринг/Персонажи: Мадара, Наруто
Жанр: сказочное AU, смарм
Рейтинг: PG
Примечание: частичный ретеллинг анимэ «Принцесса Мононоке»
От автора: для  Хэлтья на День Рождения

словарик

Кицуне — японское слово, означающее «лиса». Однако, если говорить о японских сказках, кицуне — это разновидность сверхъестественных существ (ёкай), и считается, что они обладают развитым умом, долго живут, а также обладают магическими способностями. Основным признаком кицуне является количество хвостов: могут иметь их до девяти штук. Чем больше у кицуне хвостов, тем она (или он) старше и сильнее. Основной силой кицуне являются иллюзии; они способны обманывать людей, вынуждая их видеть практически всё, что угодно. Из-за этого, в сказках их изображают как игривых обманщиц.
В некоторых легендах сказано, что если человек заслужил доверие кицуне, то уже никто и ничто не сможет её переубедить. Они крайне преданы тем, кому доверяют и готовы сделать всё для этих людей;
Джинчуурики (букв. «Сила Человеческого Жертвоприношения») — люди, в которых запечатаны биджу: Хвостатый зверь, представляющий собой живую форму чакры (поэтому иногда биджу называют «Монстры из чакры»). Джинчуурики обладают неординарной силой, в некоторых случаях они даже сильнее, чем их демон сам по себе;
Кьюби (букв. "Девять хвостов") — Биджу с девятью хвостами, запечатанный в Узумаки Наруто из Конохагакуре. Так же его называют «Кьюби но Йоко» ("Девятихвостый лис несчастья") и "Бакегитсуне" ("Лис-монстр")
Гэта — японские деревянные сандалии в форме скамеечки, одинаковые для обеих ног (сверху напоминают прямоугольники). Придерживаются на ногах ремешками, проходящими между большим и вторым пальцами;
Хаори — японское короткое кимоно (куртка) примерно до колен, надевается поверх обычного кимоно. Хаори не подпоясывается, хотя имеет внутренние завязки;
Кеккей Генкай — улучшенный геном (букв. «Ограничение по крови»/«Наследие крови»). Передающая по наследству генетическая особенность;
Додзюцу (букв. «Техника зрачка») — аномалии, вызываемые Кеккей Генкаем в глазах носителя. Так же термин Додзюцу характеризует техники, которые можно использовать с помощью этих особенных глаз.

***
Мадара совсем неизящно лавировал между несуразных грибов высотой под два метра и деревьев-гигантов. Кроны заслоняли пурпурное небо, и, чтобы добраться до их верхушек, понадобилась бы изрядная сноровка и недюжинный запас чакры. На ветках сидели маленькие духи леса, молочно-белые, полупрозрачные, с круглыми чёрными провалами вместо глаз. Трясли неуклюжими головами, возникали тут и там небольшими группками, не то провожая, не то преследуя. Ноги в сандалиях пружинили на ковре из разноцветных листьев. В вышине проносились птицы с размахом крыльев в человеческий рост, и воздух, потревоженный ими, начинал завихряться, грозясь оторвать от земли и унести его в полном боевом доспехе, словно он — травинка.
Так Мадара шёл уже три с половиной часа, ориентируясь исключительно на внутренний компас, указывающий, в какой стороне Коноха.
Боковое зрение на самой своей границе уловило движение мгновением позже, когда в висках уже зазвенела струна, оповещающая о чужом присутствии. Хотя кто тут ещё был «чужим», усмехнулось знакомым голосом, но Мадара отмахнулся от реплики, как от мухи.
Между стволов замелькало размытое яркое пятно. Слева-справа, чуть позади, немного впереди. Самурайские доспехи? Нет, форма АНБУ. Демоны раздери Сенджу!
Это рыжий спортивный костюм и плащ, наподобие того, что носил Четвёртый. Кицуне водил его за нос, играл, не желая принимать конкретный образ. Вот он почти рядом, почти поймал, почти задел плечом...
Светлое юката и накинутое на плечи тёмно-синее хаори с оранжевой расписной подкладкой. Фигура слоилась, реальности накладывались друг на друга, и понять, высокий или нет, худой или массивный появившийся кицуне — не получалось. Вместо лица — луна, сияющий огромный двойник настоящей. На поверхности вспучился ало-чёрный глаз Кьюби, прищурился, глядя на гостя, и тут же провернулся «белком», возвращая диску томную бледность недодержанного сыра. Луна обратилась в фарфоровую маску и спала на землю, раскалываясь надвое.
Внутри поднялась жгучая волна; отточенные в боях рефлексы заставили собраться быстрее, чем возникают мысль или эмоция. Но внешне остался расслаблен, спокоен: чего ему, Учиха Мадаре, бояться?
По земле, шурша в опавшей листве, задевая щиколотки, струились ленты рыжей чакры. Луна в небе ослепительно вспыхнула, и в глазах сделалось бело. На мгновение страх ослепнуть даже с Вечным Мангекё кольнул под рёбрами, но зрение вернулось, и рыжие лисьи хвосты заполоскали в загустевшем воздухе; деревья словно расступились, и пурпур небесного свода сменился эбонитом.
Мальчишка. Только-только молоко на губах обсохло. Жилистые ноги в деревянных гэта, руки вытянуты из рукавов юката и сложены на животе, оттопыривая бежевые полы с моном в виде спирали на каждой стороне. Чистое широкоскулое лицо с хитро сощуренными глазами, в которых плещется звенящая синь, а в крепких зубах зажат мундштук.
— Дешёвый выпендрёж, — хмыкнул Мадара.
— Зануда! — не остался в долгу тот. Весело отбил насмешку молодым тенорком, но словно бы с хрипотцой.
— Вот и поздоровались, — мягко подтрунил Сенджу.
— Что привело тебя… — кицуне глубоко потянул носом воздух и договорил чужим низким голосом, — проклятый.
— Пришёл снять проклятье.
Звериные глаза смотрели прямо и внимательно. В них чудилась насмешка, угроза, неприязнь, но они принадлежали монстру внутри мальчишки.
За пазухой, на груди зашевелилось лицо Хаширамы, и приглушённый одеждой и доспехом голос позвал:
— Узумаки. Наруто.
Джинчуурики девятихвостого.
Он ударил — взметнулись полы и рукава хаори, полыхнули огнём призрачные хвосты. Подобрался вплотную и — Мадара отбил, блокируя атаку «Отражением веера», отшвырнул прочь. Мальчишка кувыркнулся в воздухе, припал к земле на все четыре конечности. Как хищник. Как Кьюби. Остроконечные лисьи уши колыхнулись: покров словно дышал и пульсировал, скалил зубы хвостатый.
— Я не пущу тебя в Коноху.
— Я сам войду.
— И принесёшь в деревню проклятье?
— Заберу мне причитающееся.
В воздух волной взмыла рыжая чакра, соткалась над ними в огромную лисью голову. Широко разевая пасть, она расхохоталась:
— Причитающееся? Ну, пошли.
Поднялся ураганный ветер, спиралью закручиваясь вокруг кицуне, расшвырял ветки и листву, проредил кроны деревьев и стих. Мадара выпрямился, опустил руки, хмурясь. От Узумаки Наруто больше не веяло демонической аурой, на веках проступили алые пятна, радужка пожелтела, приобретая цвет янтаря. Горизонтальный жабий зрачок делал взгляд застывшим, немигающим, лицо будто потеряло часть эмоций, но тень странноватого, не понятного Учиха дружелюбия не исчезла.
Кицуне развернулся и поманил за собой.
Ловушка?
— Не похоже, — прошелестел Шодайме.
Узумаки держался непринуждённо, но собранно. Легко перепрыгивал с ветки на ветку и пытался завести разговор, но все вопросы, восклицания и подколки игнорировались, поэтому вскоре от Мадары отстали, и сквозь чащи они шли уже в полном молчании. Из-под гэта в доли секунд вырастала трава и распускались цветы, выныривали на тонких витых ножках грибы и гибкие веточки, выпархивали насекомые, личинки и куколки которых покоились в земле, под листвой. Напитанная энергией Мебоку, протекающей через Наруто, жизнь расцветала и так же быстро увядала, лишившись подпитки.
Спустившись по каменистому склону, они остановились на опушке леса. Мадара поравнялся с Наруто — тот гордо и широко улыбался, по-лисьи щурясь на открывшийся вид.
В долине, под слепящим солнцем, раскинулась средь зелёных крон Коноха. Скользили тонкие мельхиоровые блики по проводам, нарядно алели черепичные крыши и улицы расходились лучами от монумента Хокаге, дробясь на «рукава»-ответвления. Балкончики, веранды, палисадники, огромные вывески и флюгера и влажно блестевшая по правую руку река — всё это, замкнутое в круге каменной стены, почти не изменилось с момента, как Мадара покинул деревню.
Он вглядывался в неё до рези в глазах, и кровь медленно отливала с лица. Разом обострившееся чутье твердило: там нет шиноби! Деревни не зря обносили барьерами, иначе скопление людей, имеющих чакру и управляющих ею, работало как маяк. Но защитного купола не было.
— Моя Коноха…
— Наша, Мадара, — поправил Хаширама Сенджу, — наша…
И замолк.
— В этом месте нет ни одного шиноби, только простые люди, — глухо произнёс Учиха и сжал рукоять веера. — Как?
— Отказались от ненависти и боли. От убийств. — Наруто потёр знак Листа на стальной пластине протектора. — Уже сотня лет прошла с тех пор, только дряхлые старики помнят, что лица Хокаге, высеченные на скалах, — не сказка…
Мадара выбросил руку вбок, хватая кицуне за горло, в ярости сжимая пальцы. Мир вокруг стал резче и монохромнее: Мангекё вращал спицы, сливаясь в узорчатое колесо. Но Узумаки не сопротивлялся, смотря на него спокойно и серьёзно.
— Ты хотел глаза Рукудо Сеннина, и потому вживил себе клетки Первого Хокаге. Но это было насильственное воссоединение, и вместо дара ты получил проклятье.
Боль прошила руку Учиха, её свело судорогой, из-под рукава рубахи, по предплечью полезли бурые пятна. Из них распускались прозрачные лиловые лепестки, похожие на холодные языки пламени — воздух вокруг плавился, под ними тряхнуло, и камень пошёл трещинами, скрипя и осыпаясь мелким песком… Это длилось меньше минуты, пока Наруто не впился пальцами в руку, держащую его, сдавливая и пропуская через Мадару свою чакру. Проклятье выкинуло пару длинных щупалец, жадно лизнувших кожу, и затихло.
Медленно отпустив горло — на нём остались багровые синяки — Мадара сжал ладонь в кулак. Скрипнула тонкая кожа перчатки, ярость и отчаянье, застрявшие в животе, ворочались горячей отравой, как кунай в ране.
— Через месяц сюда придут шиноби из других стран: назревает война. Людей со способностями рождается всё меньше, многие техники утеряны, как и различные Кеккей Генкай. Они разнесут Коноху в щепки, надеясь найти там то, что подарит им силу и вольёт свежую кровь в загнивающие поколения.
— Я знаю, — усталая морщина залегла в уголке рта Хранителя. — Я буду защищать свою деревню до конца. Если я умру, лес просто станет обычным. И всё.
Мадара присел на валун, прислоняя к нему боевой веер. Сложил локти на колени и согнулся, мрачно глядя перед собой. Тяжёлая грива стекла чёрными прядями по пластинам доспеха на грудь, и на лице Наруто заиграла лукавая ухмылка.
— Не так я себе представлял одного из основателей Конохи. Но волосы совсем как в свитках.
— В Конохе сохранились свитки?
— Да, — кивнул, — в хранилище, что спрятано за Скалой Почёта. Но я тебя туда не пущу.
— К деревне ты меня тоже не хотел пропускать, — усмехнулся Мадара.
— А Сусано-о покажешь? — спросил джинчуурики задорно, подходя ближе. — Давно не видел. А я тебя раменом угощу!
— На драку нарываешься?
— На спарринг! Последние пятьдесят лет размяться совсем не с кем, — и улыбнулся во все тридцать два зуба.
— Наглец.
Поднявшись, Мадара принялся растирать мышцы на пострадавшей руке, раздумывая. Узумаки ждал, покачиваясь на гэта, и мусолил мундштук.
— Кьюби — хранитель леса, ты — деревни. Кто из вас может снять проклятье?
— Его можешь снять только ты сам.
Заявление ударило оплеухой — Учиха надменно скривил губы, глядя сверху вниз:
— Щенок, думаешь, я не пробовал?
— Ты просто не знаешь, как.
— Любовь — это путь к миру, — вновь донёсся голос Первого Хокаге.
Наруто кивнул:
— В тебе многовато ненависти.
Высокомерное фырканье сменилось смехом:
— Ненависть — суть Учиха. Ты предлагаешь мне отказаться от себя?
— Риннеган — высшая форма додзюцу глаз, Шаринган лишь промежуточная ступень. Если ты хочешь получить силу Мудреца Шести Путей, тебе придётся им стать, — хрипло проговорил Кьюби, ощеривая клыки; глаза Узумаки вновь изменились, полосы на лице проступили чётче и почернели.
— Не думал ли ты, Мадара, переписать историю? Дважды отмерив срок жизни, ты вернулся к истокам: Коноха и риннеган — начало начал…
— Через месяц Конохи не будет…
— Если, конечно, ты не поможешь её защитить.
Наруто протянул руку Мадаре, словно бы предлагая сделку.
— Тебайо, соглашайся!
Мадара молчал и думал. Маленькие духи леса выглядывали из крон, вновь трясли смешными головами, и звук, напоминающий бамбуковую трещотку, заполнял лес и стекал под ноги.
Мягкое дыхание ветра потеребило непослушные пряди волос.
— Такие решения не принимаются в мгновение ока.
Протянутая ладонь опустилась, но джинчуурики, кажется, ничуть не расстроился.
— На голодный желудок — тоже. Пойдём, я всё-таки угощу тебя раменом.
И спрыгнул вниз.
— Соглашайся, Мадара, — мягко и уверенно предложил Хаширама. — Иного случая может и не представиться.
Ему не ответили. Мадара подхватил веер и неторопливо последовал за Наруто.

@темы: Джен, Учиха Мадара, Фанфик, AU, PG

---

by なまた孫

[с Мировым Деревом на голове]

Предыдущая подборка арта этого автора тут

1.

2. 3.

Джирайя и Наруто, Цунаде

4. 5.

+3 Джирайя/Цунаде и +1 стрип с ними

6. 7. 8.


9.

なまた孫

@темы: Джирайя, Джен, Гет, Цунаде, Арт, Саннины, G, PG-13

---

Плоды и ягоды | Не своими глазами

[с Мировым Деревом на голове]

Название: Плоды и ягоды
Автор: Soul of a Black Raven
Бета: Mritty, Luminosus
Персонажи: Изуна, Хаширама, Мадара
Жанр: ангст, повседневность, юмор Учиха
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Чупа-чупсы придумал Хавьер Бернат
От автора: ягоды бузины - ядовиты.


На заднем дворе, у чёрного входа шум трактира казался гулом пчелиного роя, в котором время от времени молнией высверкивал чей-то возглас или громкий смех. Примостившись на перевёрнутой бочке, Хаширама чистил мандарин. Ещё два плода лежали у него на коленях, дожидаясь участи собрата. Отправив дольку в рот и выплюнув в ладонь косточку, Сенджу кинул её во взрыхленную заранее землю и примял ногой. Юная дочка трактирщика вздыхала, что мандариновые деревья у них не растут, и он в порыве добродушия пообещал вырастить их сам. Хаширама сосредоточился, прося семечко проклюнуться, и в этот момент дверь хлопнула и сбоку от Сенджу нарисовался Учиха. Изуна. Он держал в руках пиалу и бутылку с саке.
— Тебе не нравится празднование? — без обиняков спросил Сенджу.
— Шумно, — коротко ответил Учиха и бесцеремонно присел на бочку по соседству. Отпил из пиалы и покосился на мандарины на коленях Хаширамы. Он кивнул на один:
— Угощайся.
В мелких чертах Изуны, в наклоне головы и даже в тонких руках, держащих выпивку, читалось сомнение, озадачившие лидера клана Сенджу.
— Он не отравлен.
— Не сомневаюсь, — фыркнул Учиха. — Но зачем?
— Что зачем?
— Зачем ты предлагаешь мне мандарин?
Хаширама удивлённо вскинул брови. Вопрос был... странен.
— Делиться с союзниками — это нормально.
— Просто так ничем не делятся.
— Это правила Учиха?
— Это правда жизни.
Подкинув в руке плод, Сенджу предложил:
— Считай это жестом дружеского расположения, Изуна-сан.
— Щедрый Хаширама Сенджу поделился последним мандарином! — рассмеялся Изуна насмешливо, сверкая клыками и покачивая пиалу в ладони. Однажды на неудачных переговорах с такой же непринуждённостью он едва не заколол его кунаем. Даже Мадара так близко не подбирался...

Мадара сидел на ветке дуба и ел хурму. Хурму он любил, но оранжевый плод оказался неспелым, как союз между Учиха и Сенджу, и во рту всё стянуло от вяжущего вкуса. Старейшины клана приказали «привыкать», никакого удовольствия. Мадара морщился, скалился по-звериному, сплёвывал и продолжал изничтожать суховатую мякоть, словно личного врага.
На ветку запрыгнул Изуна, повертел головой, высматривая что-то меж листвы, и присел на корточки рядом с братом. Схватил его сильными пальцами за подбородок, разворачивая лицом к себе и сжал, надавил на челюсть.
— Выплюнь. У тебя вид, как будто ты сейчас умрешь от отвращения.
Скривив рот, Мадара смотрел на него волком, в глазах вращались лезвия шарингана, чёрное на красном: кровь и сажа. Изуна вдавил большой палец в губы, упираясь в сжатую челюсть.
— Ну.
По запястью хлестнули волосы: Мадара замотал головой, вгрызся зубами в его руку. Изуна зашипел, столкнулся с ним лбом и впился в рот поцелуем, кусая за верхнюю губу. Мадара замер, тяжело дыша, с остановившимся взглядом. Медленно разжал зубы, позволяя брату протолкнуть язык в рот.
Отстранившись, Изуна сплюнул остатки недожёванной хурмы.
— Прям как маленький. Ты же теперь глава клана, ну...
Мадара мстительно вытер об него липкую руку. Изуна вздохнул.
— Это что? — кивнул старший брат на плошку с землёй и крошечным ростком по центру.
— А, мандариновое дерево, — импровизированный горшок перекочевал в руки Мадары. — Это сам пересадишь. Подарок Сенджу.
Про то, что несколько кадок с такими же ростками стоит во дворе резиденции Учиха, он предпочёл промолчать. Мадара итак от его известия поперхнулся. Вместо этого он спросил:
— Кстати, что можно в ответ?
Мадара ухмыльнулся:
— Бузину.


Название: Не своими глазами
Автор: Soul of a Black Raven
Бета: Клан Учиха
Персонажи: Мадара/Итачи
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: PG-13
Дисклаймер: Не наше, но Мадару спросили
Предупреждения: AU относительно канона (Тоби=Мадара), в рамках этого ООС
От автора: написано по заявке Luminosus


В широкие пиалы тонкой прохладной струйкой потекло сётю — в воздухе тут же разлился нежный аромат груш. Полуприкрыв веки от удовольствия, Мадара обманчиво пьяно покачнулся и подхватил чуть щербатые керамические чашки. За спиной его, в огромном кресле, где без труда поместились бы двое не очень крупных мужчин, сидел Итачи, почти на самом краю, расслабленно сложив руки на коленях. За ним висел перекинутый через спинку плащ, и алые облака стекали по ткани вниз. «Словно небо из Цукиёми опрокинулось», — подумал Мадара. Волосы родственника были выпущены из хвоста, вокруг шеи поблескивала тонкая металлическая цепочка. Сомкнутые ресницы вздрагивали, будто Итачи спал, и быстрая фаза сна прокручивала яркие картинки перед его мысленным взором; все сны Мадары выцвели за шестьдесят лет, но в членах Акацки, за исключением искусственно созданных Зецу, хранились краски, резкие и универсальные достаточно, чтобы пытаться перерисовать этот мир под себя. У Итачи, правда, красок осталось совсем на донышке: болезнь иссушала его, а может, это Мадара выпил их. Забрал себе для будущего гендзюцу «План Луны».
Опустившись рядом с Итачи, глава Акацки вложил в его руки пиалу с сётю, на мгновенье сжав чужую ладонь. Мелькнула ленивая мысль, чем сейчас занимался доверенный Обито, но она растворилась в привкусе ожидания. Пригубил свою порцию — зубы немного заныли от холода напитка, Мадара довольно вздохнул, думая о том, что к выпивке не хватает рыбы, той, что они с Сенджу Тобирамой когда-то ловили вместе в Стране Волн.
Он откинулся на спинку кресла — ткань под лопатками зашелестела, нахлынули воспоминания: шуршание шелков на клановых приёмах, шорох одежды в спальне, скрип верёвки, трущейся о запястье врага. Мадара тряхнул гривой, протянул руку вперёд и заправил волосы Итачи за ухо, чтобы видеть контур золотисто-оливковой скулы. Итачи едва заметно повернул голову в его сторону, позволяя кончикам пальцев скользить по коже, вверх-вниз, почти невесомо. Сегодня Мадаре не хочется грубостей, ему не хочется секса, достаточно смотреть и трогать. И говорить. Мадара любил поболтать, хотя все их разговоры, по сути, представляли собой его монолог. Обычно Итачи слушал, замерев и закрыв глаза, как сейчас, иногда вставлял короткие реплики, вопросы или замечания, разлепив сухие губы, и Мадару тут же тянуло целоваться.
— Итачи, — позвал он легкомысленным тоном, — что ты видишь?
Итачи невесело дёрнул уголком губ, словно бы усмехаясь чужой шутке. Зрячим он был с большими оговорками, но его умение просчитывать на много шагов вперёд Мадара очень ценил. Жаль терять… Но что поделать. А в Вечном Цукиёми им всем найдётся место.
— Брата.
— Саске? — весело поинтересовался, покачивая в пальцах пиалу. Сётю дразнило ноздри, словно живая вода манила старика с внешностью тридцатилетнего мужчины. — Он тебе снится?
— Снится, — эхом отозвался Итачи и пригубил сётю. — Он стал сильным.
— Да, слышал, Орочимару убил… Ай-ай, как нехорошо. Своего учителя, больного, — покачал головой, ухмыляясь. И поймал взгляд Итачи, холодный и острый, с отблесками красного под густыми и длинными ресницами. Но в глазах этих никогда не появлялась страсть. Вот Саске — другое дело.
— Больного, — согласился Итачи, явно вкладывая в это слово иной смысл. Мадара расхохотался, ухватил Итачи за хвост и притянул к себе для поцелуя.
«Что заставит тебя гореть? Глаза брата в баночке?»
Холодные пальцы тронули прикрытые веки — неприятное ощущение, словно кто-то примеривался к его глазам. Вечному Мангекё Шарингану.
Оторвавшись от губ, Мадара прижался щекой к макушке Итачи и спросил:
— Боишься?
— Нет.
— Правильно, он ещё сопляк. Хоть и с потенциалом. Заберёшь его глаза?
— Заберу.
«Лжёшь и не краснеешь», — Мадара потерся о гладкие волосы щекой. Обхватив руку с перстнем, затеребил холодный металл, проворачивая кольцо на пальце Итачи, почти снимая и надевая обратно. Тот короткими, малыми глотками осушал пиалу. Перед глазами на низком столике стояла тарелка с конфетами-тянучками и пастилой, стеклянная бутылка «Сэнья Иссуй»; сладости отчего-то теперь у Мадары были всегда: в логове Акацки или с собой, где бы он ни находился. Итачи любил данго, но это лакомство Мадара никогда не покупал. Всегда кормил мармеладом.
Перегнувшись через подлокотник, лидер Акацки вытряхнул из потайного кармана плаща, валявшегося на полу, коробку мармелада. Да, его небо уже разбилось о землю. Но ведь можно встать на голову — и тогда оно снова будет над тобой.
— Я буду носить ему леденцы. А ты? Всё так же щёлкать по лбу?
Зашуршала упаковка, тёмно-вишнёвый прямоугольник лип к пальцам.
«Зачем ты приходишь сюда, Итачи?» Мадара надкусил сладость, качая ногой.
Итачи вдруг заговорил:
— Говорят, его чакра очень похожа на твою. И амбиции, характер, и даже ненависть — все в тебя.
— Ненависть? — хмыкнул он и задумался. — Похож. На меня молодого, да… Но я больше не испытываю ненависти.
Итачи поднял на него взгляд, «птица цвета киновари» пульсировала алым, поймав свет лампы. Мадара спокойно смотрел в ответ, поедая мармелад, который принёс для родственника.
— Саске вырастет таким, как ты? — неожиданно спросил он, и Мадара понял, зачем Итачи к нему приходил.
Он не рассчитывал встретится с братом в Вечном Цукиёми и просто хотел знать, каким тот станет.
Ведь глаза достанутся не ему.
Мадара протянул Итачи последнюю мармеладку. Как утешительный приз.
— Я о нём позабочусь.

@темы: Джен, Учиха Мадара, Яой, Драбблы, Romance, Angst, AU, Хаширама Сенджу, Учиха Изуна, PG-13

---

Саннины

[LastDance]

@темы: Джирайя, Цунаде, Саннины, G

---

Мадара

[с Мировым Деревом на голове]

@темы: Учиха Мадара, Арт, G

---

[Maksut]

Название: Его дети.
Автор: Maksut
Бета:  Meliorator
Персонажи: Сарутоби Хирузен, Сарутоби Асума, упоминается Джирайя, Сарутоби Бивако, ОМП.
Рейтинг: G
Жанр: ангст, рефлексия, повседневность
Размер: 1500 слов
Дисклаймер: мир и персонажи принадлежат М. Кишимото. Выгоды не получаю
От автора: AU в рамках канона, ООС. Много рефлексий. Таймлайн: первые главы манги, возвращение Асумы в Коноху. Написано для II тура "Фанфикеров-лузеров"
Саммари: Шиноби должны умирать молодыми – в зените силы, в ореоле героизма и жертвенности. Но что, если судьба распорядилась иначе?
Посвящается: Meliorator!


____________
Рост Хирузена Сарутоби – 163 см.
Из-за фамилии Сарутоби (猿 Сару означает "Обезьяна") Первый и Второй называли его "обезьяна".

Чернильная вязь легко стелется по белому телу бумаги: аккуратные иероглифы складываются в слова, а те в предложения. Почерк красивый, не придерешься, впрочем, как и полагается Хокаге. Сарутоби хмыкает и отодвигает заполненный свиток, давая чернилам подсохнуть.
А ведь были времена, когда Второй лишь качал головой, что мол хоть ты, Хирузен, и обезьяна, а пишешь как курица лапой… Как же давно это было, сейчас начинает казаться, что и не в этой жизни даже.
Похлопав себя по карманам, Сарутоби находит трубку и туго затянутый кисет с остатками табака. Дурацкая привычка, вон и Асума подхватил, едва вырвавшись из-под родительской опеки, сколько его потом Бивако пилила, что родному сыну пример дурной подает… Но что вспоминать былое? Лучше забить полную трубку ароматного табака, распахнуть в кабинете окна и, шикнув на вездесущих воробьев, облюбовавших подоконник, закурить. И пусть белые маски АНБУ на соседних крышах с любопытством заглядывают в окно, чего они там не видели? Все видели, все знают. Сарутоби и сам когда-то скрывал лицо, но с гордостью носил алые завитки татуировки на плече.
Да, было время… Было и прошло.
Как и все в этой жизни.
Коротко вспыхивает крошечный язычок огня и в костяной чаше зарождается сизый дымок. Приятная горечь мягко течет внутрь, перекатывается по языку, шелковой поступью пробирается в легкие… Хороший табак, Джирайя из самой Страны Гор привез, жаль, что заканчивается быстро… Губы невольно трогает улыбка: знает, чем старику угодить, паршивец.
Хотя какой уж паршивец? Без пяти минут старик, как и сам Сарутоби, а все никак нагуляться не может, все бродит по горам и долам с кипой страниц в заплечном мешке, да неуемной жаждой до девок в штанах… Иногда навещает учителя – проходит мимо стражи на воротах что призрак – невидимый, бесшумный, а потом вразвалочку шествует по Резиденции, прицениваясь к новеньким штабным девчонкам, отпуская шуточки и щипая всех под шумок за мягкие места.
Да только что толку ото всех этих плясок? Как был один, словно перст, так и останется до конца жизни… Но что поделать, это путь отшельника – чужака среди своих и своего среди чужих. Наверное Хирузен понял это даже раньше, чем сам Джирайя, раньше пророчества великого Огама Сеннина.
Вечный поиск истины и себя… Джирайе не нужны ни женщины, ни деньги, ни слава, потому что единственно важное в его жизни – дорога, а она под ногами у него уже есть.
Сарутоби вздыхает и пару раз кашляет, подавившись дымом. Воробьи заливаются хохотом: чир-чир, старый ты уже совсем, Хирузен, бросай свою трубку!
Но он на то и Сарутоби, что упрямый - снова затягивается и снова гонит надоедливых птиц от окна. Вот только мысли свои не отогнать так же просто, не улетят они, испугавшись, лишь взовьются траурным вороньем, накинутся стервятниками.
Чир-чир, Хирузен, что же ты наделал? Как же их упустил их, маленьких своих несмышленышей? Как же теперь в глаза учителю смотреть будешь, когда встретишься с ним вновь? Что скажешь жене, чем оправдаешься, ты, потерявший одного сына и не сумевший удержать второго?
Но не станет он оправдываться, даже не попытается. Потому что нет ему оправдания.
А ведь его еще называли гением!.. Глупцы. Какой же он гений, раз не смог уберечь самого главного? Учитель учителей, смех, да и только.
Он мог быть сколь угодно великим шиноби, мог знать тысячу техник…. Но он не увидел того, что творилось у него под носом, не разглядел, не понял, не сумел предотвратить! Воспоминания режут по живому, все внутри холодеет, даже через столько лет все еще невыносимо больно.
Как же так? Его мальчик, на которого он возлагал столько надежд…. Но даже в этом он спасовал – не смог остановить ту разрушительную силу, что сам же и взрастил.
Жизнь показала, что шиноби из него многим лучше, чем учитель. И возможно, не попади эта троица в его руки, все бы сложилось иначе, но…
Нижний ящик стола чуть скрипит, на пальцах остается пыль, так давно он его не открывал. Где-то здесь, под завалами старых бумаг должна быть…. Вот же она, выцветшая от солнца и времени, знакомая до последней черточки.
Он и Джирайя – словно сын и отец, с одинаково встрепанными волосами, с решительными и прямыми глазами, принцесса Цунаде – любимица Второго, светлая, нежная, словно цветок, выросший под защитой родового древа Сенджу, и Орочимару… Спокойный, полный тихой грусти, с острым умом и таким же острым языком.
Его дети, такие же, как и Асума и Асида, которым он менял пеленки в перерывах между миссиями и кормил по пять раз за ночь, лишь бы не будить прикорнувшую Бивако. Его дети… Несчастливые, рожденные войной и воспитанные войной. У них не было иного пути – они должны были стать легендами, или умереть.
Отшельник, Изгнанник и Беглянка.
Под сердцем вдруг тянет.
Кажется ему и в правду пора бросать курить…. Но трубка дымит, манит, Сарутоби глотает горький дым, опускается в глубокое кресло.
Чернила уже давно высохли, пора бы заканчивать с бумагами…. Но какие бумаги? Не до того уж – наплывает откуда-то издалека, накрывает с головой, что одеялом или теплой приливной волной. Не уйти.
Все оставленное за спиной кажется ярче: словно солнечный свет был пронзительнее, трава зеленее, а деревья выше. Сарутоби не обманывает себя, зная, что это всего лишь ностальгия, но…
Стук в дверь.
Как кстати.
Сарутоби прячет старую фотографию под кипу расстеленных на столе свитков. На пороге стоит Асума в сопровождении штабного АНБУ. Хирузен дает знак, чтобы их оставили одних.
При взгляде на сына, груди Третьего что-то мучительно сдавливает: вот уже и его младший стал старше Асиды. Навечно молодого, оставшегося в Камне Памяти Асиды, чьим живым воплощением терзает селение Конохомару.
Несколько секунд они молчат, и в этом безмолвии отчетливо ощущается привкус давних обид. Но вдруг Асума широко улыбается и белые зубы на смуглом лице блестят ярче полированной стали.
- Давно не виделись, отец.
Асума…
- Давно.
От сына пахнет сигаретами, солнцем и храмовыми благовониями. Его мальчик уже и не мальчик вовсе – возвышается почти на две головы, а от крепких объятий трещат старческие кости. И все же как хорошо, что он пошел в родню Бивако, крепкую и высокую, а не в низкорослое и жилистое племя Сарутоби, мимоходом думает Третий.
- Страна гор? – поведя носом, кивает в сторону догоревшей трубки Асума.
Хирузен улыбается.
- Осталось чуть-чуть, могу угостить.
- Спасибо, но я пытаюсь бросить, - Асума приподнимает рукав форменной водолазки, показывая белые квадратики пластыря. – Знакомый медик посоветовал, сказал, что гражданским помогает.
- Да ну, глупости все это, - отмахивается Третий, но тут же спохватывается. – Хотя молодец, что бросаешь, мать бы одобрила.
В последний раз они виделись почти пять лет назад, когда на приеме у Дайме Огня Хирузен узнал в одном из телохранителей сына. Но тогда они оба не подали и виду, что знакомы, а сейчас…. Третий вновь возвращается за стол и подтягивает к себе свиток, осталось всего ничего – расписаться, да запечатать по всем правилам. Дело не требует спешки, но ему просто нужно занять чем-то руки.
- Прости меня, - вдруг говорит Асума.
Рука с кистью вздрагивает и на свиток падает клякса. Видимо прав был Второй…
- Ты не должен просить у меня прощения, - аккуратно промокая бумагу, строго говорит Третий. А потом, подняв взгляд на сына, смягчившись, добавляет. – Просить прощение должен я. Знаешь, понимание того, что ты не был гениален во всем, за чтобы ни брался, приходит лишь со временем…
Асума чуть хмурится, а потом вдруг хмыкает, повеселев.
- Ты ли это, отец?
- Я всего лишь старая обезьяна, по недосмотру облаченная в плащ Хокаге.
Асума смеется так громко, что воробьи, вновь вернувшиеся на излюбленное место, улетают, возмущенно хлопая крыльями.
- Ты Хокаге до мозга костей, отец, возможно именно в этом твой единственный недостаток… - Асума чуть подается вперед и тянет за деревянный уголок, выглядывающий из-под бумаг. – Ты видишь в людях лучшее... Но это Воля Огня. Без нее не было бы ни меня, ни тебя, ни Конохи.
- Почему ты вернулся? Я ведь зову тебя уже не первый год, - вдруг задает Третий единственный волнующий его вопрос.
- Много лет я защищал Дайме, многое слышал и многое видел. Над нашими головами сгущаются тучи, отец, - лицо Асумы серьезнеет и он словно бы разом становится старше.
- Я знаю, - устало отвечает Хирузен, запечатывает свиток, плавя твердый воск чакрой и оставляя на нем оттиск своей печати. – Это послание в Страну ветра. До меня доходят тревожные вести о дипломатических контактах между Суной и Звуком… И если это так…
- Если это так, то тебе понадобиться моя помощь.
Может он был не так уж и безнадежен?
Асума улыбается, а Хирузен, по привычке уже, благодарит всех богов за то, что почти целую жизнь назад первая красавица Конохи вдруг, повинуясь капризу судьбы, обратила на него внимание. На него, вечно взъерошенного, шкодливого, едва-едва достающего ей до виска, день-деньской ошивающегося вокруг женских бань…. Обратила внимание и ответила взаимностью на неловкие ухаживания, не осмеяв неопытности, и не смутившись шепотка подруг.
Как-то, лет через десять из совместной жизни Бивако пошутила, что любовь зла и можно полюбить даже обезьяну… Полюбить и остаться рядом на всю жизнь, разделив и горе, и радость, и даже бремя власти.
- К черту, - вдруг говорит Асума и сдергивает с предплечья пластыри. – Давай свой табак.
Третий усмехается и достает кисет.
Кажется, Джирайе вновь придется наведаться в Страну гор, а потом навестить старого учителя.

@темы: Джен, Хокаге, Сарутоби Хирудзен, Фанфик, Angst, G

---

Человечность

[Maksut]

Название: Человечность.
Автор:  Maksut
Бета:  Meliorator
Персонажи: Учиха Мадара, Узумаки Мито, Сенджу Хаширама, оригинальные персонажи.
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, ангст
Размер: 2300 слов
Дисклаймер: не принадлежит, не извлекаю.
От автора: Жесткий ООС Хаширамы, по желанию Мадары и Мито. AU в рамках канона. Заговоры. Пафос. Жестокость. Рефлексии.
Саммари: Те, кто через сотню лет станут легендами, тоже были людьми. Их история стара как мир: кто-то мстит, а кто-то любит, но в результате все одно – кто-то должен умереть. Кровь за кровь и смерть за смерть, их не устроит что-то меньшее.
Размещение: только с разрешения автора.
Посвящается: единственному и неповторимому Meliorator!


______________________________
Фуиндзюцу ("Техника запечатывания") - техники, предназначающиеся для запечатывания больших количеств чакры. Мастерами Фуиндзюцу были члены клана Узумаки.
Ниндо ("Путь Ниндзя") - термин для образа жизни Шиноби. В зависимости от Шиноби, этот термин может охватывать всё что угодно, на пример добровольные правила или обещания, которые были даны кому либо. По словам Учихи Мадары, Ниндо клана Учиха - это сражаться с кланом Сенджу ради мести.

— Разве месть не в руках божьих?
— Нет. Ведь Бог не получит от нее того удовлетворения, какого жажду я.
Грозовой перевал.

Когда Мадара впервые видит жену Сенджу Хаширамы, то не может поверить своим глазам: кто из глав великих кланов Огня мог жениться на этом демоне? Ответ прост: только тот, кто может укротить его…
Они встречаются на ежегодном приеме дайме.
Сначала глазами – через разодетую в шелка и золото толпу.
Потом плечами – в узком проходе за мраморной колонной.
Они терпеливы и расчетливы, никто и никогда не мог бы и подумать, что их, таких бесконечно далеких и чужих может связывать что-то, кроме церемониальных приветствий.
Опасность быть застигнутыми греет кровь не хуже дорогого вина, что в изобилии подают знатным гостям: за Мадарой по пятам следуют старейшины клана, за Мито на почтительном расстоянии плетется охрана из Сенджу. Но могут ли старики и охранники угнаться за ними? На блестящем паркете, как на поле боя нет места компромиссам: два хлопка теряются в гомоне светских бесед и клоны послушно заменяют своих создателей.
На крыше холодно, темно и тихо, заморочить голову местной страже дело нескольких секунд.
- Кто с кем спит и кто кому платит… Из года в год одно и то же, репертуар их сплетен неизменен, - Мито презрительно поводит плечами в белом шелке.
- Они называют это «стабильностью». Или «преемственностью традиций». Выбирай на свой вкус.
- На мой вкус, говоришь? - Мито склоняет голову к плечу и хрустальные колокольчики в ее волосах вспыхивают перезвоном, похожим на презрительный смех. – На вкус как твоя стряпня.
- Ты очаровательна, - Мадара делает шаг вперед и целомудренно касается губами чужих губ. На секунду ему кажется, что сквозь облако аромата благовоний он чувствует то самое, что вскружило ему голову почти десять лет назад – запах дыма костров, разогретой стали и свежей крови. – Лучшая из женщин.
- Худший из мужчин, - беззлобно парирует Мито и подходит к самому краю крыши. Занеся одну ногу над черным зевом бездны, она позволяет белой туфле соскользнуть к самым кончикам пальцев, а потом, покачав ее пару секунд, надевает вновь. – Время требует своего, я старюсь.
- Мито, которую я знал, лгала искуснее.
- Мито, которую ты знал, больше нет. Как и изрядной части клана Узумаки.
- Неужели… - Мадара хочет расхохотаться: Хаширама Сенджу всегда добивается того, чего хочет.
- Хаширама-сан сделал мне предложение от которого не отказываются, - в звоне колокольчиков слышится что-то скорбное, почти траурное. – Либо я буду счастлива в браке с ним, либо он будет счастлив наедине с клановым архивом Узумаки.
- Даже так, - Мадара качает головой, в его душе борются два противоречивых чувства – восхищение и ненависть. Но эти чувства вспыхивали в нем всякий раз, как речь заходила о Сенджу Хашираме.
- И ты согласилась?
- Разве у меня был выбор? К тому же… Смерть – единственное, чего не в силах отменить мои печати.
В мощи печатей клана Узумаки Мадара даже не сомневался – им не раз доводилось воевать бок о бок и даже против друг друга, так что он знал, на что они способны в бою. Но все же… Что же скрывали их свитки, раз Хаширама Сенджу – воплощенная расчетливость и предусмотрительность пошел на такой риск как убийство членов уважаемого клана, а потом на банальный шантаж?
- Биджу, - словно читая его мысли, говорит Мито. – Наши фуиндзюцу настолько совершенны, что мы можем запечатывать даже хвостатых.
Мадара вскидывает голову и в упор смотрит на женщину: шаринган подмечает каждую деталь, каждую мелочь… Она не лжет.
- Но зачем? Что он собирается с ними делать?
- Разве ты не знаешь, как называют моего мужа в столице? – верхняя губа Мито дергается и хорошенькое личико искажает оскал. - Великий Миротворец Хаширама Сенджу, сумевший объединить земли Огня.
Мадара фыркает, а потом кивает:
- Знаю. И значит ключевое слово здесь «Великий»?
- Власть же она такая… Как морская вода – чем больше пьешь, тем сильнее жажда, - Мито передергивает плечами, от чего оружие, спрятанное в широких рукавах негромко позвякивает. – Но не мне тебе об этом рассказывать, верно? Хаширама желает обладать хвостатыми, а о том, что его желания всегда воплощаются в реальность, ты уже знаешь.
Мадара не обращает внимания на едкие слова Мито, он погружен в собственные размышления. Хвостатые твари – легендарные порождения воли Рикудо Сеннина… Зачем эти неуправляемые твари Хашираме? Что за амбиции его одолевают, раз ему понадобилась настолько сокрушительная сила?.. В том, что Сенджу сможет обуздать Биджу Мадара даже не сомневается. Проклятая воля Огня уже смогла объединить под одними знаменами десятки разрозненных кланов, что ему эти хвостатые?
Великий Миротворец… Величайший Интриган, чьи коварность и подлость соизмерима лишь с его же жадностью до великих свершений.
- Чего ты хочешь от меня?
- Ничего, чего бы ты не захотел сам, - улыбается Мито обольстительно и нежно. – Я дала Сенджу клятву быть с ним до тех пор, пока смерть не разлучит нас. И слово «смерть» здесь единственно важное.
Мадара позволяет прохладным пальцам скользнуть в вырез его парадного одеяния, эти прикосновения будят в нем смутные воспоминания о том, что они делили на двоих в полевом лагере задолго до того, как в его жизни проросло ядовитое древо по имени Сенджу Хаширама.
- Мне нравится то, что ты говоришь, - Мадара целует узкую белую ладонь, прослеживая губами едва заметные линии вен. – Мне нравится то, как ты говоришь. Но меня смущает одна деталь…
Мадара заламывает тонкое запястье и рывком притягивает к себе женщину, кладя вторую руку ей на живот. На теплый, чуть округлившийся живот, который хорошо скрывает плотный шелк и покрой платья.
- Как думаешь, стал бы я главой клана, если бы полагался только на чужие речи? – вкрадчиво спрашивает Учиха, наклоняясь к уху замершей Мито. – Сколько ты в браке? Всего ничего! Семена Сенджу прорастают словно сорная трава, не правда ли?
- Я…
- Тише, тише, - Мадара крепче прижимает ладонь к приятно округлому животу, а потом с силой надавливает, вырывая у Мито сдавленный стон. От мысли, что сейчас частичка Сенджу Хаширамы целиком и полностью находится в его власти внутри разливается что-то горячее и тягучее. – Разве я могу тебе верить? Тебе, уже оскверненной духом Огня? Тебе, подстилке Сенджу, что носит под сердцем его ребенка?
- Кто виноват, что подстилкой Хаширамы стала я, а не ты, - выплевывает Мито, а в следующий миг оказывается на другом конце крыши.
Мадара смахивает со щеки теплые капли.
- Ты забываешься, - Мито одним движением прячет испачканный кровью клинок обратно в рукав. – Не путай меня с женщинами клана Учиха. Я – Узумаки.
Испорченная семенем Сенджу, живущая в неволе, пылающая жаждой мести… И все же бесстрашная, как львица и хитрая, словно лиса. Действительно, лучшая из женщин.
- Значит, ты хочешь мести?
- Считай это моим ниндо.
- Твоим? Тогда уж «нашим».
Мито подходит к Мадаре вплотную и заботливо прижимает белый платок к ссадине на его щеке.
- Во мне, - полушепотом начинает она, не глядя Мадаре в глаза. – В отличие от тебя, нет ни капли любви к Хашираме.
Учиха накрывает пальцы Мито своими, и отводит ее руку.
- Он убил моего отца и братьев. Даже Садзе… ему только-только исполнилось пятнадцать.
Мадара хорошо помнит и отца и братьев Мито – красноволосые, темноглазые, с неисчерпаемым запасом дьявольски хитрых дзюцу и неистощимым запасом чакры… Таких не забудешь даже если захочешь.
Но у Мадары слишком хорошая память – он помнит не только мужчин клана Узумаки.
- Но разве не должна ты хотеть отмщения за смерть своей сестры?
- А я хочу, Учиха, очень хочу, - шепчет Мито. – Я бы вырвала тебе язык, а потом бы выколола твои драгоценные глаза и поместила в банку, чтобы любоваться ими по утрам, но… Ты одолел Акане в честном бою, она умерла из-за собственной же глупости – возомнила, будто бы сможет тягаться с шаринганом.
Мадара вспоминает гордую и неприступную Акане Узумаки, которую оказалось так просто разрубить от плеча до паха одним взмахом катаны.
- Но я умнее и я знаю, что не ты мой враг. Мой враг каждую ночь делит со мной ложе, его я не спутаю ни с кем.
Учиха облизывает пересохшие от холодного ветра губы.
- Хочешь, чтобы я избавил тебя от неугодного мужа?
- Мы оба знаем, что в честном бою Хашираму тебе не одолеть, - задумчиво начинает Мито, а потом, словно спохватившись, спешно добавляет. – Он днями напролет изучает мои свитки и уже владеет фуиндзюцу едва ли не лучше, чем я.
- Но что-то мне подсказывает, что некоторых свитков в твоей библиотеке он так и не нашел.
- Верно, - сверкает глазами Мито. – Я знаю, как призвать Кураму…
- И я знаю, как призвать Кьюби но Йоко, - обрывает ее Мадара. Его уже изрядно утомил весь их разговор, полный недомолвок и полутонов. – Но никто не знает, как контролировать эту тварь, даже в записях древних об этом ни слова, только предостережения!
- А вот здесь ты ошибаешься, мой клан не зря специализируется на печатях… Обладая этими знаниями и мангекье шаринганом, ты сможешь контролировать Кураму.
Мадаре кажется, что он ослышался. Контроль над Курамой? Со времен первых потомков Рикудо Сеннина было не больше полудюжины попыток обуздать Девятихвостого… И все как одна – неудачные.
- Хаширама не доверяет мне и правильно делает… Но того, что мне удалось узнать достаточно, чтобы понять: он готовит нечто масштабное. К нему стекаются посланники со всех концов мира: Земля, Молния, Вода, Ветер… У меня есть свои люди в окружении дайме Водоворота и то, что они говорят… Я знаю, это прозвучит невероятно, - Мито ненадолго замолкает, а потом говорит уверенно. - Но мне кажется, что Хаширама хочет создать мощный межгосударственный союз на основе Биджу.
Мадара прищуривается.
До этого конкретного момента он не был уверен в том, на чьей Мито стороне, но сейчас… Те сведения, что доносили ему разведчики, внедренные в Резиденцию Хокаге и то, что говорит Узумаки похоже на две половинки одного целого – они соединяются меж собой, не оставляя ни сантиметра зазора.
И Мадара понимает: Сенджу мало собрать под своим знаменем все кланы Огня. Он желает собрать под своим крылышком всех шиноби мира, связав и обязав их «подарком» в виде хвостатого демона - неконтролируемого сгустка ненависти, чья разрушительная мощь сопоставима лишь с войной.
Сенджу Хаширама действительно жаждет мира. Мира на своих условиях, потому что только он один со своим мокутоном и фуиндзюцу Узумаки способен остановить разбушевавшихся Биджу.
Вот уж действительно – власть что морская вода. Куда там ему, Мадаре, с его притязаниями на одну лишь Страну Огня… Хаширама шагнул многим дальше – ему нужен весь мир.
Но возможно ли это?
Если даже сам Рикудо Сеннин, сумев подчинить себе Джуби и избавив мир от опасности гибели, так и не смог изменить природы человека… Сможет ли Сенджу Хаширама превзойти мудреца шести путей и сплотить человечество?
Мадаре не может сдержаться и хохочет в голос.
- Он что… Неужели он серьезно думает, что Биджу принесут людям мир? – едва не задыхаясь от смеха, спрашивает Учиха.
- Он Сенджу, - говорит Мито так, словно бы это все объясняет.
Хотя это действительно все объясняет.
- Он Сенджу, - отсмеявшись, повторяет Учиха. – Сенджу…
Мадара слишком хорошо знал людей, чтобы обманываться, будто те могут измениться. О, нет, как для хищника в порядке вещей охота на других животных, так и для человека нет ничего естественнее, чем убийство себе подобных. Жажда войны – вот, что толкает мир вперед, вот что вращает колесо их реальности.
Но Хаширама… Как может этот Сенджу, пройдя через столько битв и увидев столько смертей, продолжать жить верой в людей? Разделяй и властвуй, говорили предки Мадары.
Неужели Хаширама хочет поспорить с мудростью древних?
- Я рискну всем, - наконец говорит Мадара и это чистая правда: если в ближайшие полгода ему не удастся склонить старейшин на свою сторону, то ему не останется ничего, кроме как отстаивать честь Учиха в одиночку. – А чем рискнешь ты?
Мито сжимает губы в бескровную нитку и переступает с ноги на ногу. С нее, словно позолота, разом облетает вся загадочность и то хищное очарование, которое привлекло Мадару когда-то – сейчас она действительно выглядит на свой возраст и Учиха вспоминает, что они почти ровесники.
Белая рука на белом шелке – Мито бережно гладит себя по животу, а потом поднимает на Мадару усталые глаза.
- Кровь за кровь, верно? – улыбается она и в уголках ее губ собираются невеселые морщинки. – Я убью того, кто дорог Хашираме, как он убил того, кто дорог мне. Ты примешь эту плату?
Она убьет ребенка Сенджу? Мадар силится представить лицо Хаширамы, когда тот узнает о смерти еще не рожденного наследника… Силится и не может.
Возможно именно в этом-то и дело?
Мадара никогда не видел Хашираму в печали, в ярости, в искреннем веселье… Только вежливая и отстраненная маска: плотно сомкнутый, неулыбчивый рот, спокойные, ясные глаза, гладкий лоб. Ни упоения битвой, ни гримасы боли… Иногда Мадаре начинало казаться, что вместо горячей крови по венам Сенджу струится прохладный и тягучий древесный сок, такой упоительно сладкий на вкус… Но Хаширама был человеком – Учиха своими глазами видел, как из ран его шла кровь, а на смуглом лбу выступали капли пота.
Всего лишь человек, как ни крути.
Хотя через какую-то сотню лет об этом забудут – и Хаширама, и сам Мадара предстанут перед потомками непогрешимыми, полными сокровенного знания и мудрости Древними, в чьих заветах будут искать истину и черпать вдохновение.
Быть может, когда-то и сам Рикудо Сеннин был как они? Терзаемый противоречием, жаждой мести и обладания?.. Был человеком?
Но все это меркнет перед лицом истории. Кому будут интересны их мотивы? Потомки увидят лишь результаты их деяний.
- Я приму твою плату, - наконец говорит Мадара.
Он действительно примет эту плату, как если бы Мито отдала этого ребенка ему, а не смерти.
Плата за то, что ему лишь предстоит совершить. Плата за то, что он уже совершил.
Ребенок Хаширамы… Кровь от крови и плоть от плоти самого могущественного существа, какого он только знал.
Может быть тогда, он, наконец, увидит истинное лицо Сенджу Хаширамы?

@темы: Гет, Хокаге, Drama, Учиха Мадара, Яой, Фанфик, Angst, Хаширама Сенджу, PG-13

---

[с Мировым Деревом на голове]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Goodboytobi]

[MadaMito] Dream by ~FireEagleSpirit on deviantART

@темы: Гет, Учиха Мадара, Арт, PG

---

by ygg

[с Мировым Деревом на голове]

кликабельно

@темы: Джирайя, G

---

Легенды из плоти и крови

[Maksut]

Название: Легенды из плоти и крови
Автор:  Maksut
Бета: Риления
Фандом: Naruto
Пейринг: Тобирама, Изуна, Хаширама/Мадара
Рейтинг: R
Жанр: romance
Размер: мини
Саммари: Бусины случайностей нанизываются на нитку реальности, и Сенджу Тобираме открывается страшная правда. Сможет ли он справиться со знанием, что даже у сильных мира сего есть человеческие слабости и пороки? Сможет ли он смириться с тем, что имя этим слабостям и порокам – Учиха Мадара?
Предупреждения: OOC по желанию, вуайеризм, авторский кинк.
Дискламер: не принадлежит, не извлекаю.
Размещение: только с разрешения автора
Посвящается: вирусу гриппа и шалфеевым леденцам. Если бы не вы, ребята, этот фик, скорее всего, так бы и умер под завалами черновиков.

Тобирама вздрагивает и, не успев открыть глаза, хватается за оружие: земля под плащом, на котором он спит, ходит ходуном, а в воздухе отчетливо пахнет гарью.
- Ублюдки, - шипит он сквозь зубы и убирает вакидзаси в ножны.
На улице прохладно и темно – предрассветные, подкрашенные каплей розового, сумерки стелятся по земле туманом и росой. Тобирама поводит плечами, плотнее кутаясь в шерстяную накидку, некогда перебитый позвоночник отдается тянущей болью.
- Ублюдки, - повторяет он еще раз, но уже беззлобно, негромко, словно пробуя свой голос в этой ватной тишине.
- Разбудили?
Тобирама резко оборачивается и замечает младшего Учиху, сидящего на стволе поваленного дерева в позе лотоса.
- Да.
- Они тренировались, потом ушли к реке, - зачем-то говорит Изуна, не меняя позы.
Чакра брата и чакра старшего Учихи пульсируют где-то к юго-востоку от стоянки. Тобирама пожимает плечами, показывая, что это его не волнует.
- Они вернутся с едой. Ты бы не мог помочь мне с костром?
Тобирама с удивлением смотрит на собеседника: он видел, как этот подозрительно вежливый для Учихи тихоня с лицом придворного поэта в считанные минуты обращал в пепел целые селения, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей.
Мадара бы скорее удавился на веревке из собственных волос, чем попросил помощи у Сенджу, а этот… Младший совсем не похож на старшего, вдруг понимает Тобирама.
- Могу.
Ему, конечно, далеко до мокутона брата, но и он кое-что умеет. Сложив печати, он касается кучи отсыревшего хвороста, и в небо взмывает облачко пара.
- Спасибо, - улыбается Учиха, когда от крошечного катона бодро занимается яркое пламя.
Полчаса они проводят в полном молчании, нарушаемом лишь лязгом металла о точильный камень и шелестом бумаги: Тобирама приводит в порядок оружие, а Изуна копошится в свитках. Когда небо на востоке наливается алым, а все оружие наточено и отполировано, Сенджу теряет терпение.
- Они там что, утопились? – нервно оправляя перевязь, ворчит Тобирама.
- Опять тренируются, наверное, - меланхолично пожимает плечами Изуна, но что-то в его поведении настораживает Сенджу. Что-то необъяснимое, почти мимолетное… Что-то, от чего вздрагивает в звонкой тревоге внутренний колокольчик интуиции.
Ложь. Он чувствует ее так же, как чувствовал бы гнилостный запах падали или густую болотистую жижу, наполняющую сандалии во время перехода.
- Ложь.
Учиха не меняется в лице – лишь чуть сильнее сжимаются смуглые мозолистые пальцы поверх плотного тела запечатанного свитка.
- Ложь, - легко соглашается он.
Тугая пружина неудовольствия, сжимавшаяся все это время туже и туже где-то в груди, вот-вот исчерпает свой запас. Тобирама одним слитным движением встает с земли и кладет ладонь на рукоять вакидзаси.
- Где мой брат?
- Там же, где и мой, - Учиха в мгновение ока оказывается на ногах и зеркальным жестом обнажает оружие.
Холод утра, еще минуту назад настойчиво пробиравшийся сквозь все слои одежды, вдруг разом куда-то исчезает. Остается лишь жар пламени, что горит ярче вражеского катона.
Как и всякий Сенджу, Тобирама знает, что Учихам веры нет: он уже видел, на что способны красноглазые.
Тишина, повисшая между ними, превращается в нечто осязаемое – плотное, густое и вязкое, забивающее нос и легкие, заставляющее задыхаться от подступающего бешенства. Но Тобирама зол не только на Учих, но и на себя: он силится, но все никак не может понять истинного значения происходящего. В чем смысл? Чего они добиваются?
Он твердо знает, что стае жалких падальщиков никогда не одолеть сильнейшего из хищников, но что тогда? Это провокация? Тонкая многоходовка? Но договор об объединении кланов под знаменами Страны Огня уже подписан, и ничего не изменить…
- Не поддавайся злости, - вдруг тихо фыркает Изуна, а потом вдруг бросает оружие на землю. – Лучше прислушайся. Разве это битва? Разве хотят они друг другу навредить?
Тобирама хмурится, но все же сосредотачивается на ощущениях: Учиха прав, это не битва. Нет ни вспышек чакры, ни дрожи земли от мокутона, ни запаха гари от катона… Но что тогда?
- Убери это, - Изуна кивает на вакидзаси в руках Тобирамы. – Он тебе не пригодится.
И словно в подтверждение своих слов, Учиха снимает поясную сумку с кунаями, вытягивает из рукава россыпь сенбонов и достает из голенища сапога хищно изогнутый кинжал.
- Твое главное оружие еще при тебе, - насмешливо говорит Сенджу, которого немало позабавило это представление.
- Ну, извини, глаза так просто не вынуть, - вдруг совсем беззлобно смеется Изуна, а потом, посерьезнев, негромко добавляет. – Но придет день, и я расстанусь с ними по доброй воле.
Тобирама непонимающе хмурится, но, помедлив мгновение, убирает оружие в ножны и скрещивает руки на груди. С каждой секундой происходящее становится все более и более непонятным, а от того и раздражающим.
- Сокрой чакру и иди за мной, - говорит Изуна и, сделав несколько шагов, растворяется в густой тени близкого леса.
Тобирама медлит, он знает, что в темноте Учихи видят, словно кошки, но выбирать не приходится… Они идут сквозь лес совсем недолго, минуту, может быть, две, пока не останавливаются у едва заметного просвета. Сенджу чувствует биение пульса текущей рядом реки, но сейчас его куда больше занимает ощущение чужой силы, сплетающейся в диковинный, но до странного знакомый узор…
- Ты еще можешь остановиться, - вдруг шепчет Учиха.
С неизвестно откуда взявшимся безрассудством, Тобирама смотрит в глаза Изуне. Смотрит внимательно и пристально, замечая на дне обычно непроницаемой черноты что-то до неприличия похожее на смущение.
- Что там? – спрашивает Сенджу. Спрашивает, игнорируя острое желание впервые в жизни послушаться Учиху и повернуть назад.
- Будь осторожен, - одними губами говорит Изуна и ведет его вперед.
С каждым шагом вперед лес вокруг редеет и светлеет, наполняясь розовым свечением восходящего солнца. Тобирама ступает по подлеску так аккуратно, как не ступал даже в бытность клановым разведчиком. Учиха вновь останавливается первым и делает жест рукой последовать его примеру. Они стоят, затаившись, словно шпионы, сокрыв свою силу, спрятавшись за огромным, ветвистым телом дуба.
Поначалу он не видит абсолютно ничего, только блеск реки, отражающей новорожденное солнце, да пологий берег, укутанный неряшливым покрывалом тумана. Но потом он отслеживает тревожно напряженный, неподвижный, словно окаменевший, взгляд Учихи. Отслеживает и…
В первый миг ему кажется, что они просто дерутся. Без мудреных техник, без оружия, безо всякой хитрости… Борются, как малые дети или братья, не желающие сделать друг другу по настоящему больно. Вот только дети и братья не льнут друг к дружке так плотно, не соприкасаются раскрытыми ртами и не избавляются от одежды за ненужностью.
Тобирама несколько раз моргает, силясь осмыслить, силясь понять… Что они делают? Зачем раскачиваются, словно на волнах? Зачем хватают друг друга, стискивают и мнут?
Очевидность ответа жжется каленым железом, опаляя щеки и скручивая внутренности в тугой, пульсирующий ком. Понимание похоже на удар молнии. И впервые в жизни он проклинает нечеловечески острое зрение шиноби, позволяющее разглядеть в мельчайших деталях то, чего он не желал бы видеть и в кошмарном сне.
Тобирама хочет отвернуться, хочет закрыть глаза, но не может – смотрит и смотрит, не в силах оторваться, потому что в этой ритмичности движений, в этой чудовищной неправильности есть что-то такое, что приковывает взгляд не хуже гендзюцу. Он вдруг остро вспоминает случай из детства, когда случайно раскроил гнилую тыкву острым камнем, а оттуда посыпалось месиво из извивающихся, влажно блестящих червей. Это было невыразимо гадко и так же невыразимо притягательно одновременно: он просто не мог отвести взгляда от их хаотичного, гипнотического шевеления. И вот сейчас… Это дежавю. Только вместо червей – люди.
- Это какое-то дзюцу… - не чувствуя губ, шепчет Тобирама. – Просто… просто твой ублюдочный брат поймал Хашираму в свою иллюзию и…
- Взгляни на Мадару, - едва слышно отзывается Изуна, и в его голосе проскальзывает горькая насмешка. – Кто и кого сейчас поймал?
Ему не хочется соглашаться с Учихой, но тот прав: сейчас Мадара едва ли похож на человека, способного думать о сложных гендзюцу и клановой политике. Сейчас Учиха вообще не похож на человека, способного думать… Он может только беззвучно кричать, запрокидывая к светлеющему небу бледное лицо, подставляя беззащитную шею, прогибаясь в пояснице…
Тобирама никогда не считал себя человеком узких взглядов: он любил войну, любил вино и распутных, горячих женщин, отвечающих взаимностью на каждое, даже самое постыдное его желание. Другое дело, что, порою, они отвечали взаимностью его кошельку, но что поделать? Благовоспитанные дамы из знатных кланов едва ли могут сравниться с многоопытными куртизанками, а переплатить за любовь всяко лучше, чем снимать на ложе стружку с промерзшего стыдливостью бревна.
Но то, что сейчас происходило на берегу, не укладывалось даже в его не лишенной выдумки голове. Хаширама, гордый и сильный, рожденный быть лидером Хаширама припал к земле в согбенной позе и, не поднимая головы, ублажал Мадару, да так, что тот с корнем рвал траву и собственные волосы.
На секунду Тобирама даже позволяет себе скабрезную мысль о том, что брат умудряется быть гениален во всем, за чтобы ни взялся. Даже в сосании членов бывших заклятых врагов. И от этой мелочи его вдруг охватывает какое-то злое, азартное веселье.
Однако, то, что происходит дальше, и вовсе лишает его последних остатков здравого смысла: одним стремительным, слитным движением Хаширама переворачивает Учиху на живот и, с оттяжкой хлопнув того по заднице, пристраивается пахом между болезненно-красных ягодиц. И теперь уже Мадара стоит на четвереньках, прогибая спину так, что на ней отчетливо проступают бугорки мускулов и шрамов, а брат стоит позади, ритмично и плавно, словно проверяя чужое терпение, толкается в него бедрами.
- О, Боги… - не может сдержаться Тобирама.
Вместо ответа откуда-то сбоку прилетает ощутимый тычок под ребра – это стоящий рядом Изуна, красный, как девица впервые увидавшая мужское хозяйство, и требовательно тянет его за рукав. Значит, не сон, думает Тобирама, потирая засаднивший бок, и в последний раз оборачивается в сторону берега.
Сейчас эти двое совсем не похожи на сильнейших шиноби поколения от чьих решений зависят жизни сотен и тысяч людей. Просто два голых человека, что неловко и противоестественно сливаются в торопливой, постыдной жажде. Просто двое мужчин, заморенных ответственностью и войной. Просто… Последнее, что видит Тобирама перед тем, как скрыться в чаще леса – то, как наклоняется Хаширама вперед, почти целомудренно касаясь губами чужого затылка, от чего Учиха жмурится, словно от сильной боли.
Когда они добираются до стоянки, от костра остаются одни угли. Изуна небрежно раздувает их коротким языком пламени и снова возвращается к свиткам, Тобирама сидит неподвижно, сцепив ледяные пальцы в тугой замок.
На востоке вовсю разгорается набирающее силу солнце, невесомые словно лебяжий пух облака окрашиваются в пронзительные, неестественно яркие оттенки желтого и розового, темневший мрачно громадой лес оживает, наполняясь переливами зелени и блеском утренней росы, в воздух взвиваются первые птицы… Но эта идиллия совсем не трогает Тобираму, ему снова кажется, что он попал в гендзюцу: его мир только что перевернулся с ног на голову, а все вокруг, словно специально играя на контрасте, остается отвратительно безучастным.
Нет, он не спрашивает «как?». Потому что он уже видел как. Но хочет спросить «зачем?». Припереть к стенке, пережимая гортань предплечьем и, словно кунай в мясо, вбить каждое слово: что все это значит? В чем смысл и что это за высшая цель, ради которой можно пойти на такое?
А в том, что у Хаширамы была цель, он не сомневался – они вышли из одной утробы, с молоком матери впитав мудрость и прозорливость десятков поколений клана Сенджу. Поэтому брат просто не мог… Просто не мог проиграть. Не на этом поле боя.
Скорее всего, это тонкая интрига, рассчитанная на десятки, если не сотни ходов вперед. Интрига против дикого Учихи, что в своей силе и злобе так похож на одного из хвостатых демонов… Да, скорее всего, так оно и есть! Хаширама просто хочет изловить еще одну разрушительную тварь, укротить ее, усмирить, подчинив своей власти, покорив своей воле…
Но во всех этих логичных и правильных умозаключениях что-то все же не дает ему покоя. Какой-то неуловимый изъян, какая-то крошечная нестыковка, из-за которой рушится все…
- Не надо.
Тобиарма резко вскидывает голову и кривится:
- «Не надо» что?
- Думать так громко, - без тени иронии говорит Учиха. – Это вообще не твое дело.
На самом деле ему совсем-совсем не хочется говорить о произошедшем, тем более с этим странным, тревожащим своей непонятностью Изуной. На самом деле Тобирама просто мечтает закрыть глаза и забыть об этом утре, как о страшном сне.
Но что-то… Что-то не так, потому он отвечает, не скрадывая в голосе резкости и ловя на себе подозрительно спокойный взгляд черных глаз.
- Не мое, Учиха? Знаешь, я бы хотел, чтобы оно было не моим, очень хотел. Но ты забываешь кое-что важное.
- Что?
- Учихи и Сенджу.
И этого достаточно, чтобы неопределенность, густой пеленой висевшая между ними, разом уплотнилась и приобрела кислый медный привкус давней вражды. Тобирама едва сдерживается, чтобы не схватиться за голову: как же все странно, как все абсурдно!..
- Три года.
Сенджу определенно начинает бесить эта привычка Учихи бросаться кусками фраз и сидеть с загадочным, всезнающим видом.
- Они… спят друг с другом уже три года, - глядя куда-то вбок, говорит Изуна. – И это только то время, что я в курсе. Скорее всего, это началось раньше, намного раньше.
Тобирама вскакивает на ноги и, пытаясь сбросить нервное напряжение, быстро обходит вокруг костра. Солнце уже вовсю светит, пламя, лишенное внимания и подпитки, догорает, а чертов Учиха сидит все так же – опустив глаза долу, да поджав тонкие губы.
Вот кому надо было быть заместо девицы, думается ему в приступе злости, вот из кого получилась бы славная подстилка – понимающая и принимающая… Тобираме остро хочется напиться: уйти в загул, да так, чтобы с неделю не просыхая, да по всем борделям, с охапкой веселых, заранее на все согласных шлюх и чтоб ни одной, ни е-ди-ной мысли в голове!..
Потому что именно сейчас, в этот конкретный момент, в его сознании складывается мозаика из пестрых, разрозненных частей.
Красный – странный, пронизанный томлением и болью неловкий поцелуй в затылок. Белый – тайна, разделенная между главами враждующих кланов, пронесенная сквозь года. Черный – тоскливое понимание в глазах младшего Учихи.
Красный, белый и черный – цвета боли, скорби и ярости. Цвета батальных полотен, цвета крови и траурных одеяний. Цвета любви, надежды и самой жизни.
Тобирама понимает все от начала и до конца. Не будь он шиноби, его колени бы подогнулись, голова закружилась, а сердце зашлось бы в тихой истерике. Но он шиноби, он Сенджу.
Поэтому он спокойно возвращается на свое место у костра и задумчиво ворошит тускло горящие угли веткой.
- Три так три, - говорит он негромко, а сам вдруг вспоминает откровенно невеселый вид красноволосой укротительницы демонов из Водоворота на предсвадебной церемонии.
Юная Мито, обещанная кланом Узумаки старейшинам Сенджу в качестве гаранта стабильности на севере, оказалась мудрее их всех, с первого взгляда поняв, что в сердце ее будущего супруга нет места ни для блеска ее роскошных кос, ни для фарфоровой белизны ее кукольного лица… Потому что все уже оккупировано, все уже выжжено чужим пламенем, отмечено чужим дыханием и прикосновениями жестких рук.
Задумавшись, Тобирама пропускает момент, когда лес за спиной наполняется шорохом шагов, и вздрагивает лишь тогда, когда брат подходит вплотную и внимательно заглядывает ему в лицо.
- Спина, - не моргнув и глазом, врет Тобирама, поводя лопатками и морщась от острой, колкой боли.
Хаширама коротко кивает и кладет ладонь ему между лопаток. От прикосновения теплых пальцев по телу расползается приятное, пульсирующее тепло, а боль унимается. Но вместе с теплом и облегчением приходят жар и неловкость: он слишком хорошо помнит, где были эти руки и что они делали… Руки и не только. Тобирама физически не может заставить себя смотреть в лицо брату, потому что один только вид этих узких, но болезненно ярких губ заставляет его вспоминать о том, как бился, словно припадочный, в их власти Учиха.
Тобирама отводит взгляд и натыкается на Мадару, тот стоит, скрестив мощные, перевитые венами руки, на груди и смотрит. Смотрит внимательно, прищурившись, перекосив рот в усмешке.
Он знает? Он почувствовал или услышал? Но как?.. Видя смятение в его лице, Учиха начинает ухмыляться пуще прежнего, скаля белые-белые, как у хищного зверя, острые зубы.
Ненависть похожа на цунами, что рождается из одной единственной волны, что поднимается и крепнет, затапливая, затапливая, затапливая… Тобиарма чувствует, как между пальцами, словно электрические разряды, чуть потрескивая и покалывая, проскальзывают нити чакры. Ему срочно нужно уйти отсюда, иначе…
Помощь приходит неожиданно: Изуна зовет его на тренировку, и Тобирама радуется этому спаррингу как ни одному другому в своей жизни. Они уходят на реку и, не сговариваясь, переходят по воде на другой берег.
Тобирама и прежде бился с Учихами - сильными, выносливыми и беспринципными, поэтому знает с десяток верных способов, как не попасться в иллюзию. Но в этот раз никаких техник и гендзюцу – только быстрое, на грани возможного, тайдзюцу и сладкая боль в натруженных мышцах.
Скорость, свист ветра в ушах, оглушительная, первобытная радость, что поглощает и мысли и чувства… Только битва, упоение сражением. То, для чего они рождены, то, из чего они созданы.
Когда они выдыхаются, солнце входит в зенит и палит нещадно, они разоблачаются, помогая друг другу с замысловатым узором застежек и креплений, а потом с головой уходят под воду.
Первым не выдерживает Учиха – выныривает, отфыркиваясь, хватая воздух открытым ртом. Но оно и понятно – огненный тип чакры не располагает к длительным купаниям. Тобирама же, выждав пару минут, тоже всплывает почти на середине реки, а потом неспешно гребет к берегу. В лагерь они возвращаться не спешат – сидят на камнях, греются на солнце, сушат длинные волосы.
- Твой брат знает, - разглядывая новую вмятину на нагрудном доспехе, словно бы между делом, замечает Тобирама.
- Знает, - легко соглашается Учиха. – Как и твой.
Пальцы Сенджу замирают поверх металла.
- Но он предпочел сделать вид, что все по-прежнему, - продолжает Учиха. – Не зря же он занимается политикой.
Тобирама пытается разглядеть в этих словах завуалированное оскорбление, но сдается. Он слишком устал быть в дураках, поэтому, наплевав на гордость, решает спросить напрямую:
- И что теперь будет?
- Что будет? Ничего такого, чего бы ты не мог предвидеть: под знаменами Конохи соберутся все сильные кланы Огня, воины будут воевать, старики плести интриги, а кланы Сенджу и Учиха так и останутся соперниками, несмотря на все договоренности…
- То есть ничего не измениться?
- Все течет, все изменяется, но тебе не стоит беспокоиться об этом, - философски говорит Учиха, а потом вдруг улыбается светло и чуть грустно. – Наши братья любят друг друга…
Тобирама стискивает зубы.
- …но власть они любят больше. Такой вот любовный треугольник, старый, как мир.
- И никаких заговоров и интриг? – недоверчиво хмыкает Тобирама.
- Заговоры и интриги есть всегда, иначе бы мы не были теми, кто мы есть – Сенджу и Учиха. Другое дело, что пока что все на равных.
- Но так ведь не может продолжаться вечно!
- Не может, - со вздохом соглашается Учиха. – Однажды кому-нибудь из них все это надоест, и тогда будет большая битва. Битва, после которой в Коноху вернется только один.
Тобирама внимательно смотрит на Учиху и с болью в сердце понимает, что он прав. Прав абсолютно во всем… И ничем уже не помешать этой его спокойной и страшной правоте. Ничем.
- И нам остается только ждать?
- Ждать и надеяться, - смеется Учиха, сверкая звериными, как и у брата, клыками.
«Ждать и надеяться», про себя повторяет Тобирама.
Ждать и?..

@темы: Хокаге, Яой, Фанфик, Romance, Хаширама/Мадара, R, Тобирама Сенджу, Учиха Изуна

---

Правый

[с Мировым Деревом на голове]

Название: Правый
Автор: Soul of a Black Raven
Бета: Luminosus
Пейринг/Персонажи: Изуна, Мадара
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Примечание: небольшое AU в каноне, возможен некоторый ООС, упоминается инцест
В тексте использованы дзисэй Обоси Юраносукэ Ёсио и Того, хокку Олди

Я к людям иду.
Мне с людьми все труднее.
Осенняя тьма.

Левый глаз ему выбили в бою.
В горячности боя, в месиве тел, когда свои и чужие опознаются с трудом, кто-то неудачно приложился древком копья Изуне по лицу.
Какая ирония, всю жизнь самому лепить свою судьбу и по капризу мироздания выбыть из круга тех, кто вершит историю этого мира.
Стоя посреди поля с горячим, скользким глазным яблоком в ладони, Изуна боролся с ознобом и отмахивался от попыток отвести к врачам, или к Хашираме Сенджу, известному своими медицинскими техниками. В кровавом тумане плыла обречённо-нервная мысль: «Не думал, что это случится так. Хотя то, что случится… допускал».

Радость!
Грусть исчезает:
Отринув жизнь, обращаюсь в облако,
Скользящее тенью
Рядом с луной.

Всю осмысленную жизнь они с Мадарой соревновались. Каждый стал для другого образцом силы и вдохновения: единственные в клане, достигшие Мангекё, они понимали друг друга, стремились к одному, но одним никогда не были. Обоим казалось — второй сильнее. Поэтому они восхищались, любили, старались превзойти и где-то в самых потаённых уголках души, наверное, завидовали друг другу. Взаимно помогали и даже иногда спали вместе, не из похоти или иной потребности, а потому что тогда можно было представить себя им.
А потом имевшейся силы стало недостаточно, и кто-то должен был пожертвовать всем. Несправедливо. Или просто нечестно? Отдавать брату глаза Изуна не собирался. Но теперь мироздание решило за них.
Мадара стоял перед ним и смотрел, задержав дыхание. Изуна чувствовал и боль его за брата своего, и ужас, ведь такое могло случиться с ним, и ожидание, приправленное отравой адреналина в крови — той же, что текла и в его жилах. Знал или, скорее, ощущал, как сложно сдерживаться, а не кричать, не схватить за плечи и трясти в порыве чувств, которых у Мадары всегда было чуть больше, чем надо главе клана, потому что пока ещё они всё делили на двоих.
Не шевелясь, застыв взглядом, брат ждал… и Изуну это бесило больше всего. Необходимость выбирать, когда выбор очевиден.

Бренный этот мир —
Наважденье одно.
Смерти тоже нет.

Поднеся руку к лицу, Изуна замялся лишь на четверть секунды:
— Только попробуй проиграть. Не прощу.

@темы: Drama, Учиха Мадара, Драбблы, R, Учиха Изуна

---

[с Мировым Деревом на голове]

1. 2. 3.

Мито Узумаки, Мадара, Хаширама

4. 5. 6. 7.

8.

@темы: Джирайя, Джен, Учиха Мадара, Цунаде, Арт, Саннины, Хаширама Сенджу, G

---

Мадара by お腹よわい

[с Мировым Деревом на голове]

1. 2. 3. 4.

+6

5. 6. 7.


8. 9. 10.

@темы: Джен, Учиха Мадара, Арт, PG, G

---

Не стоит

[с Мировым Деревом на голове]

Название: Не стоит
Автор: Soul of a Black Raven
Персонажи/Пейринг: Изуна, Мадара, Хаширама. Намёк на Хаширама/Изуна
Жанр: недо-UST, недо-романс, недо-ангст
Рейтинг: PG
Дисклаймер: герои придуманы Кишимото
От автора: хотел написать драббл, в итоге расписался до завязки миди. Но продолжение пока под жирным вопросом.


Шум снаружи — резкие окрики, суматоха, лязг оружия — заставил Изуну напрячься и подскочить на татами, хватаясь за рядом лежащий меч.
Нападение? Бунт? Или вернулась разведка?
Затянувшееся осенне-тревожное время, своим тяжёлым дыханием вздёрнув нервы всем без разбору, становилось невыносимым в вечерней тишине, когда слышно только треск фитиля в масляной лампе. Выдержка сдавала у многих.
Мадара, выводящий на листе рисовой бумаги иероглиф «огонь» не поднял головы, даже когда в шатёр ворвался и упал на колено один из воинов-разведчиков, Ямада.
— Докладывай, — жестко потребовал Изуна. Ямада выпрямился, но в глаза смотреть не стал. Почти никто не смотрел.
— Столкновение между Сенджу и Хьюга на границе нашего лагеря. Один выживший, но он серьёзно ранен.
— Известно, кто?
— Да. Хаширама Сенджу.
Изуна похолодел. Тот человек...
Рукоять меча впилась в ладонь, когда Учиха сжал её.
— Перенесите его в одну из палаток и вызовите Кику осмотреть раны, немедленно.
Поклон.
— Двоих на охрану. Кроме нас и медика — никого не впускать, — голос Мадары заставил брата вздрогнуть.
— Слушаюсь!
Дёрнувшегося к выходу следом за разведчиком Изуну пригвоздили к земле небрежно, но тяжело оброненные слова.
— Только молча.
Он обернулся.
У Мадары — глаза демона. Такие же у него, Изуны. В боях и тренировках их кровь перемешалась настолько, что выражение «кровное родство» приобретало новый смысл. Изуна изучил брата вдоль и поперёк. И так же — от мыслей, до мелких привычек — тот знал его самого.
Поэтому словесное напутствие в спину неприятно кольнуло.

Они могли бы добить Сенджу. Раз у него такая мысль мелькнула, Мадара уж точно об этом думал, даже несмотря на то, что неприкрытое противостояние и соперничество с Хаширамой превратило их в заклятых друзей. Но совсем недавно между кланами был подписан пакт о ненападении. К тому же оставался младший из братьев, Тобирама. Обезглавленным клан не остался бы, а разъярённый родственник мог устроить кровную месть. Этот — запросто.
Сидя в своей палатке, Изуна неторопливо заполнял свиток, который собирался отправить вместе с вороном в клан Сенджу, и думал о том, что Тобирама и Мадара похожи. И что глупо надеяться, что между ним и Хаширамой может найтись что-то общее. Война разделила их, проведя невидимую, но чёткую грань, и держала обоих на расстоянии удара. Ни сойтись ближе, ни разойтись так, чтобы «из сердца вон».
Рука с кистью замерла, не дописав иероглиф. Изуна мысленно повертел свою последнюю сентенцию и усмехнулся остро. И тут же скривил губы. Из сердца вон, значит? Брат и правда хорошо его знал. Или судил по себе? Одержимостью, сравнимой разве что с любовной страстью или жаждой силы, которую они делили с отрочества на двоих, попахивало увлечение Мадары Сенджу. Изуна иногда испытывал смутное беспокойство по этому поводу, считая, что брат увлекается сверх меры, сейчас же одни мыли «о» вызывали лишь головную боль. Это была даже не ревность. Изуна находился на грани холодного отчаянья, хотя сам себе в этом не признавался.
Хаширама — живое воплощение самого понятия «сила», к которому так стремились оба Учиха. Только вот у Мадары это так и осталось жаждой обладания, где не понятно, чего больше: стремления победить или продолжать этот танец вечно. А у него переросло во что-то иное…
«Только молча»
— Я знаю, брат.
Дописав, Изуна вложил записку в футляр и, прикрепив к лапке ворона, отпустил в подслеповатое от набежавших туч небо. Непроглядная ночь дышала в лицо глухим безразличием, и казалось, что ками отвернулись от людей, чтобы не видеть творящегося в их умах и душах.
Изуна убрал принадлежности для письма и сосредоточился на свече перед собой: она горела в темноте ровно и мягко. Огонь... всегда его успокаивал, выжигая из сердца лишние эмоции.

На пороге в палатку, где лежал Сенджу, Учиха остановился. Визит вежливости Мадара, скорей всего, уже совершил, зачем же Изуне понадобилось зайти к Хашираме посреди ночи — сколько-нибудь внятный предлог не придумывался. Дыры в стратегии на поле боя сыграли бы роковую ошибку, но в лагере, принадлежащем Учиха, он мог воспользоваться своим положением хозяина, поэтому бездумно ступил за порог.
— Доброй ночи, Изуна-кун.
Обращение мягко окатило тело и Учиха едва не сделал шаг назад, за полог.
Хаширама лежал на походном футоне, весь в рыжих отсветах трепещущего огня: в плошке заканчивалось масло. Не утративший своего спокойного величия и снисходительности, с волевым, несколько осунувшемся из-за ран лицом и размеренными, скупыми, но уверенными жестами: он пригласил сесть рядом с ним с такой простотой, словно не он был гостем-почти-пленником.
Свежие бинты мелькнули из рукавов и ворота косодэ, приторный запах мазей дразнил ноздри, а чёрные провалы теней словно уходили корнями в мир Лунного Бога. Густая тёмная грива волос походила сейчас на влажные, вытащенные из моря на песок водоросли. Учиха называли демонами? О нет, демон — вот. Он уже в их клане, как чума, как... Сердце сделало кульбит. Отчего-то сейчас как никогда Изуна понимал желание брата стереть этого человека с лица земли.
Но не мог не любоваться им. Восхищение тугим комком прокатилось по горлу. Изуна не боялся Хашираму. Он боялся себя рядом с ним.
— Прошу прощения, что не могу должным образом поприветствовать...
Фраза могла быть чистым издевательством, если бы это не говорилось знакомым спокойным тоном. Что не мешало мягкой насмешливости отражаться в чужих глазах.
— Не стоит, — хрипло произнёс Изуна и заставил себя подойти к Сенджу. Тот молча смотрел на него, а может сквозь него, и по обветренному лицу с приятными, обманчиво-открытыми чертами нельзя было прочесть ничего.
Забинтованная рука приподнялась устало, но с неуловимой грацией крупного хищника. Широкая, чуть коротковатая ладонь была похожа на отполированную древесину.
— Если не сложно, Изуна-кун, налей мне воды.
Изуна едва не набрал воздуха в легкие, чтобы возмутиться... и промолчал. Пересел поближе, налил в глубокую глиняную пиалу воды — от неё несло какими-то лекарствами, повернулся к Хашираме и замер.
У всех Учиха чёрные глаза. Но Изуна забыл уже, каково это, смотреть в радужку и не различать зрачка. Алый цвет шарингана давно заменил природный цвет глаз что в зеркале, что в глазах брата. А другие не смели глядеть прямо в глаза, большую часть времени обагрённые Мангекё Шаринганом.
Внезапно Хаширама ухватился за запястье Изуны и, приподнявшись на локте, стал жадно пить, при этом цепко глядя в лицо. Дрожь волной прошлась по спине, рука с пиалой дрогнула, едва не опрокинув её.
Отвести взгляд — невозможно. Мир сузился до тёмно-карих, слегка раскосых глаз. Время замерло, и чужие пальцы на запястье словно прожигали кожу.
Изуну бросило в жар. А когда Хаширама допил воду и отпустил его, мазнув большим пальцем по не защищённому наручами месту у основания ладони — едва не подскочил.
Откинувшись на футон и прикрыв глаза, Сенджу спокойно, чуть глуховато произнёс:
— Возможно, ты прав и... не стоит.

@темы: Джен, Учиха Мадара, Яой, Фанфик, Angst, PG, Хаширама/Изуна, Хаширама Сенджу, Учиха Изуна