Победитель остается один.

[naruto-the-elders]

Название: Победитель остается один
Автор:  Laora
Фандом: Naruto
Персонажи: Цунадэ, Орочимару
Категория: джен, намек на гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, психологическая драма
Размер: мини, 1537 слов
Предупреждения: авторское видение персонажей, очень возможен ООС
Посвящение: для Mei Leigh
Саммари: Орочимару делает Цунадэ неожиданное предложение.

Воск еще сладок, как мед, бывший когда-то в сотах; Цунадэ зажевывает им местное пиво, чтобы не чувствовать вкус речной воды. Пиво здесь разбавляют, но саке и того хуже, сливовое вино отдает уксусом, а чай — рыбой.
Джирая мог бы выпить с ней, только она не хочет, чтобы он знал. Завтра снова в бой, бессмысленный, кровавый; Джирая будет о ней беспокоиться, а это лишнее.
Ложь, Цунадэ. Ты бы хотела, чтобы он беспокоился о тебе. Дай тебе волю — совсем бы расклеилась, повесилась бы на него в наивной надежде, что это решит все твои проблемы, что заполнит твою пустоту.
Коноха победит, и горе побежденным. После войны... Джирая вернется к своим путешествиям, Орочимару — к исследованиям, Сарутоби-сэнсэй будет править Конохой, как положено Третьему Хокаге, а что останется Цунадэ?
Жизнь как череда карточных игр, множество поражений в обмен на единственную победу, которую она будет помнить до конца жизни как самое страшное, что могло случиться — с ними со всеми.
Все проходит, пройдет и это; со временем они забудут, и жизнь Конохи вернется в прежнее русло.
До следующей войны, в которой Цунадэ принимать участия не станет. Лучше быть легендарной неудачницей, чем высокопоставленным винтиком; лучше стать никем, чем превратиться в кирпич для чьей-то стены.
Никто перебирает кубики своей судьбы и криво улыбается, потому что на слезы больше нет сил, потому что внутри — выжженная пустыня, и ни один мужчина, даже самый лучший, ее не заполнит. Что там — после Дана Цунадэ не может смотреть на мужчин. Она пробовала несколько раз, с незнакомцами, но не выдерживала дольше пары минут — ее начинало тошнить. «Не твой мужчина», могла бы сказать мать Цунадэ; только все они теперь — не те.
Дед учил Цунадэ быть сильной, сильнее любого мужчины, но при этом заботился о ней, как о принцессе. Таких, как он, больше нет — лучшие умирают первыми, проклятая война, но не это же тебя на самом деле заботит, Цунадэ-химэ?
То, что до тебя никому нет дела. У всех своя жизнь, и Джирая не останется в Конохе после войны — ему важнее найти ученика, который удержит мир во всем мире, а Орочимару со своим принципом меньшего зла станет оппозицией Сарутоби-сэнсэя, и Коноха содрогнется снова.
Ты можешь занять в Конохе место, полагающееся тебе по праву. Ты еще все можешь, у тебя жизнь впереди — и намного больше, ты почти вечна, Цунадэ-химэ, ты сильнее любого мужчины, ты Сенджу, и ты достойна.
Победы, власти, одиночества.
Цунадэ сплевывает воск в платок, но не убирает далеко — двух кружек недостаточно, чтобы избавиться от разъедающих мыслей. Значит, нужно заказать еще.
Завтра снова в бой. Будет пыль на губах и затверженные техники, и она опять окажется сильнее, чем думала, и возненавидит себя за это — в который раз.
Она Цунадэ-химэ. Она выживет там, где другие умрут, и будет жить еще — долго, очень долго, пока все не изменится.
Мужчин не волнует плач умирающих детей; они сцепляют зубы и идут дальше, и смеются, привыкшие к собственной пустоте. Им не нужно любить — достаточно хотеть; не все ли равно, какой ценой сбудется то, что они полагают своими желаниями?
Коноха победит в войне. Какое-то время все будет тихо, потом начнутся расхождения во мнениях. Приграничные стычки. Холодная война. И, как итог всему — произойдет раскол.
Дед говорил, что Учихам нельзя доверять. Такой ли точки зрения придерживается Сарутоби-сэнсэй?
Он, конечно, знает. И Цунадэ знает — что толку? Остановить это она все равно не сумеет, даже если войдет в большую политику наравне с мужчинами.
Но она не войдет. Она слишком хорошо осознает свою пустоту, у нее в голове слишком много вопросов, как у всех отчаявшихся, сбившихся с курса — и нет ни единого ответа.
Внутреннее чувство справедливости говорит: ты должна остаться. Ты женщина и Сенджу, ты — гений, ты знаешь и чувствуешь больше, чем лидеры Конохи, ты сможешь лучше. Ты достойна.
Ты победитель. Ты умеешь выживать.
С недавних пор Цунадэ, однако, скорее наблюдатель, и ей не нравится то, что она видит. Ей хочется бежать и не возвращаться, в гнили ее мыслей копошатся черви, и она вымывает их пивом с привкусом речной воды.
Она не победитель. Она легендарная неудачница.
— Цунадэ?
В голосе Орочимару нет удивления. Цунадэ вскидывает голову; что ж, Орочимару — это лучше, чем Джирая. Он больше делает, чем говорит, и действует гораздо решительнее, когда нужно — не бережет ее чувства.
Воспринимает ее как равную.
Орочимару не станет беспокоиться, осуждающе помолчит и забудет. Или хмыкнет презрительно — и тоже забудет; его презрение Цунадэ не заботит.
В последнее время она слишком презирает себя сама.
Орочимару и вправду ничего не говорит, но и не хмыкает. Вместо этого он садится рядом.
Какое-то время они сидят в тишине, потом Цунадэ, поняв, что так просто Орочимару не уйдет, пододвигает к нему платок с воском.
— Если будешь пить пиво, пожуй потом. Помогает.
— Заразиться не боишься? — спрашивает Орочимару, заглянув в кружку. — Вода некипяченая.
— Я медик, — Цунадэ отпивает глоток. — Не заболею.
— У меня к тебе предложение.
От неожиданности Цунадэ давится пивом, долго кашляет. Орочимару заказывает саке и разливает по двум принесенным пиалам; одну из них пододвигает к Цунадэ.
— Не так уж и плохо, — вынуждена признать она, осушив пиалу. — Что за предложение?
Орочимару начинает издалека.
— Существуют ли высшие силы?
Вопрос, заданный серьезным голосом, от товарища, который видел не меньше, чем она, заставляет Цунадэ фыркнуть. Но Орочимару смотрит на нее; он ждет ответа, и Цунадэ неожиданно для себя отзывается:
— Существуют.
— Значит, ты тоже так думаешь.
— «Тоже»?
Орочимару утвердительно кивает.
— Но, если боги есть, почему они допустили войны? Голод? Умирающих детей... — Орочимару говорит неторопливо, и у Цунадэ в голове звенит предупреждающий звоночек: слишком много вопросов. Пусть эти вопросы не Орочимару придумал — их задавали многие люди до него, Цунадэ знает.
— Почему же?
— Все просто. Мы — объекты исследования, — он отпивает саке и держит пиалу в ладонях, так бережно, будто боится, что она разлетится под его пальцами. — Кто-то ставит над нами опыты. Наш мир — это «их» лаборатория. Возможно, они хотят что-то узнать, ставят социальные эксперименты. Может, просто развлекаются. А может, мы — не центральный проект, поэтому они не особо внимательны. Случайные сбои их не заботят.
— Думаешь, мы заброшенный проект? Оставленные дети?
— Нет, — Орочимару качает головой. — В это я не верю. Мир до сих пор не развалился — кто-то удерживает его от краха.
— И я даже скажу тебе, кто, — Цунадэ отталкивает пиалу, которую Орочимару наполнил снова. — Люди. Такие, как мы с тобой, и другие. Лучше. Хуже. Все.
Орочимару моргает.
Цунадэ перегибается через стол, почти навалившись грудью на столешницу, чувствуя пьяный азарт.
— Нет никаких высших существ, Орочимару. «Они» не поддерживают нас, не воспитывают, как родители детей, и не ставят на нас опыты. Мы уже не в том возрасте, чтобы верить в сказки об идеальных родителях или великой всеспасающей любви. Если мы недополучили любви в детстве — это не повод искать нового покровительства, новых рук. Высшие силы, о которых ты говоришь, заключены в нас самих. Мы сами — боги, и неважно, что неидеальные. Бог распутства и выпивки, одновременно — вечный странник, покровитель путников; бог раздора и яда, которому подчиняются змеи, но вместе с тем — божество мудрости; богиня отчаянья и азартных игр — и при этом олицетворение вечной жизни. Мы не черно-белые, мы живем в мире полутонов; мы сами ответственны за все, что происходит в мире — в первую очередь за себя. Эту ответственность нельзя свалить на богов, на родителей, на любовников. Каждый из нас — сам причина своих побед... и своих неудач.
Азарт исчезает так же внезапно, как появился. Цунадэ отодвигается; ей становится горько, будто ничего и не было выпито.
— Так что ты хотел?
Орочимару смотрит на нее без выражения.
— Еще немного — и я решу, что ты собрался меня соблазнить, — говорит Цунадэ устало.
Орочимару вздыхает. Цунадэ приподнимает брови:
— Что, правда? За это нужно выпить.
Они пьют, и привкус речной воды не чувствуется — слишком крепко, а потом Орочимару говорит:
— После войны я выдвину свою кандидатуру на пост Хокаге.
Это не неожиданность. Цунадэ шутливо салютует товарищу:
— Поздравляю.
— Но мне не занять этот пост. Даже когда Сарутоби-сэнсэй отойдет от дел.
— М-м? — Цунадэ не понимает.
— Ты могла бы.
— Я? — Она начинает смеяться, но Орочимару так же серьезен, и ее смех обрывается: — Почему?
— Потому что ты не боишься смерти.
Слова Орочимару похожи на его любимых змей — ввинчиваются под кожу; это она-то не боится?! Страхи Цунадэ многочисленнее, чем вражеские шиноби, и проигрывала она им много чаще, чем побеждала.
Умереть не страшно, это — желанный покой, но Цунадэ боится смерти. Не своей — смерти близких. Она больше не хочет никого терять, она устала.
Как только война закончится, она уйдет из Конохи.
— Ты не боишься ответственности. Ты не изобретаешь новое, нежизнеспособное, но восстанавливаешь то, что было изначально. При тебе Коноха расцветет. Я поддержу твою кандидатуру, да и Джирая тоже, — Орочимару продолжает говорить, а Цунадэ смотрит на него и силится понять, в чем дело. Зачем ему это? Каждый думает только о себе, отвечает только за себя, так уж повелось. — Вместе мы...
— Не будет «вместе», — Цунадэ качает головой. — Победитель всегда остается один. Победитель, который ни во что не верит, который надломлен изнутри... такой человек сможет быть только тираном.
— Ты сильнее, чем думаешь. Ты просто боишься.
— Только что ты говорил обратное.
— Ты не боишься смерти, ты боишься жизни. Но у тебя будет наша поддержка.
— Зачем тебе это? — Она встает из-за стола, нависает над Орочимару — глаза в глаза.
— Останься в Конохе, Цунадэ.
Он так же спокоен, как обычно, а ей хочется кричать. Скрыться, забыться, не знать; она не понимает.
Дед учил Цунадэ быть сильной.
То, что она видит в глазах Орочимару, говорит не о силе — о слабости, но она не понимает, она боится, она не хочет понимать, не хочет терять — снова.
Лучше с самого начала ничего не иметь.
— Нет.
Победитель действительно остается один, думает Цунадэ.
Но то же верно и для проигравшего.